а Алдановым, отметим, в последние десятилетия занимаются главным образом в России!9 – биография писателя, особенно ее дореволюционная составляющая, до сих пор окутана дымкой неизвестности, хотя в целом его образ, как русского писателя-эмигранта «первой волны», достаточно прояснен.
Что касается происхождения Алданова, то обычно указывается только то, что он родился в Российской империи, в Киеве, в состоятельной и культурной еврейской семье. В Киеве прошла его молодость, т.е. пора физического и духовного созревания. Но в каких условиях, в какой обстановке – семейной и общественно-политической, взрастал Алданов? На фоне какого природного и урбанистического ландшафта – фактор исключительно важный для формирования личности русского человека ХIХ столетия! – проходило его взросление и возмужание? В каком «культурном бульоне» варился этот человек в годы своей молодости? Все эти вопросы до сих пор остаются без ответа. А ведь Алданов, подчеркнем, навсегда покинул родину уже зрелым, сложившемся в духовно-интеллектуальном отношении человеком 33 лет отроду!
Имеются, несомненно, и объективные факторы, сильно осложняющие поиск биографических подробностей жизни Алданова.
Во-первых, все архивные документы, которые могли бы пролить дополнительный свет на личность отца Марка Алданова старшего, погибли в России или бесследно исчезли после того, как «достались немцам»10, которые разграбили парижскую квартиру бежавших на юг Франции Алдановых в 1940 г.
Во-вторых, что представляется особенно важным, Алданов по характеру был человек скрытный, тщательно оберегающий от посторонних глаз свою личную жизнь. О «закрытости» Алданова свидетельствует, например, публицист и мемуарист «русского рассеяния» Александр Бахрах, который был «с ним знаком с незапамятных времен». В очень теплой и подробной статье «Вспоминая Алданова» он пишет, что
Алданов был человеком с двойным, если не с тройным, дном и его внешняя застегнутость была в какой-то мере показной, некой самозащитой, не столько от посторонних, сколько от самого себя. Он был, несомненно, много сложнее того, каким он виделся со стороны. <…> …игру мысли Алданова-писателя можно без особого труда раскрыть и, собственно, свести ее к великим словам Екклезиаста о суете, но образ Ландау-человека, если отбросить его литературный псевдоним, разгадать много труднее. Свое подлинное «я» он умышленно затемнял и прикрывал его, если не маской, то, во всяком случае полумаской [БАХРАХ (I)].
Третьим отягчающим обстоятельством для биографов является тот факт, что
Алданов не оставил воспоминаний и завещал уничтожить часть своего архива, не желая сообщать каких-либо сведений о себе и своих современниках, тем более, еще живых. В то же время характерно его стремление увековечить текущий момент и осознание особой роли эмиграции, при котором факт личной биографии становился частью общеэмигрантской истории, а миссионерские представления диктовали поведение в
См. в наст. книге раздел: БИБЛИОГАФИЯ ПО ТЕМЕ «АЛДАНОВЕДЕНИЕ».
См. письмо М.А. Алданова В. Н. Муромцевой-Буниной от 7 декабря 1953 года [ГРИН (II). С. 113].
