окружающий вас воздух? Эти борозды, которые в поте лица взрыли другие рабы, разве это не та почва, которая вас носит? И сколько различных сторон, сколько ужасов заключает в себе одно слово: раб! Вот заколдованный круг, в котором все мы гибнем, бессильные выйти из него. Вот проклятая действительность, о нее мы все разбиваемся. Вот что превращает у нас в ничто самые благородные усилия, самые великодушные порывы. Вот что парализует волю всех нас, вот что пятнает все наши добродетели»[92].
Таким образом, Чаадаев, поставив вопросы, казалось бы, сугубо индивидуального свойства, личностного совершенствования, выходит на общероссийскую проблему крепостного права. И, развивая тему христианского обновления нации, задает следующий нелицеприятный вопрос русскому православию. Почему в Европе освобождение человека от рабства было начато деятелями церкви и почему в России рабство уже спустя шесть столетий после принятия христианства, напротив, было учреждено? «Почему… русский народ подвергся рабству лишь после того, как он стал христианским, а именно в царствование Годунова и Шуйского? Пусть православная церковь объяснит это явление. Пусть скажет, почему она не возвысила материнского голоса против этого отвратительного насилия одной части народа над другой»[93]. Чаадаев уверен, что действительно лучшее, что есть в людях, что определяет наши мысли и поступки, вовсе не нами производится и отнюдь не нам принадлежит. Это лучшее достается нам от Христа, а дело человека – устроить земную жизнь так, чтобы это лучшее раскрылось наиболее полно и многообразно. От этого зависит и место, которое тот или иной народ занимает в истории: «Дело в том, что значение народов в человечестве определяется лишь их духовной мощью и что то внимание, которое они к себе возбуждают, зависит от нравственного влияния в мире, а не от шума, который они производят»[94].
От того, насколько каждый человек «упразднил свою ветхую природу» и способствовал тому, чтобы в нем «зародился новый человек, созданный Христом», зависит осуществление общего нравственного переворота. При этом сам человек должен понять, что у него нет иного разума, кроме разума, ориентирующего на подчинение. Всю свою жизнь он удостоверяется в том, что внутри него находящаяся сила несовершенна и что настоящая, совершенная сила находится вне его. Только от нашего осознания необходимости того, что мы должны подчиниться этой внешней силе, и рождаются наши представления о добре, долге, добродетели, законе.
Главный вопрос жизни человека – способность открыть и подчиниться действию Верховной Силы. «Все силы ума, все его средства познания основываются лишь на его покорности. Чем более он себя подчиняет, тем он сильнее. И перед человеческим разумом стоит один только вопрос: знать, чему он должен подчиниться. Как только мы устраним это верховное правило всякой действительности, умственной и нравственной, так немедленно впадем в порочное рассуждение или в порочную волю»[95]. В подкрепление своих мыслей Чаадаев приводит
Там же. С. 40.
Там же. С. 41.
Там же.
Там же. С. 52.
