обратно, – я, собственно, по этому поводу и пришла. У меня еще одна, такая же. На ваше имя. И письмо. Может быть, я могу вам чем-то помочь?
Сенк взял у почтальонши записку и конверт, поднес к глазам и внимательно рассмотрел.
Матильда тем временем рассматривала пожилую даму, словно забывшую переодеться после спектакля актрису. Шаль заколота старинной брошью. Брошь явно княжеская. Во времена бывшей империи подобные украшения были симптомами хорошего вкуса и богатства, но сейчас на них и внимание мало кто обратит. Тяжелая сумка через плечо. Седые волосы собраны в узел. И при всем при этом – совершенно детский, растерянный взгляд.
На Берту Фриман даже пес никогда не лаял.
– Помочь? Мне? В прошлый раз вы принесли мне анонимную депешу о том, что в стране начинается война. А в позапрошлый – уведомление об обвинении в саботаже потому, что я не хожу на выборы. Не обижайтесь, Берта, но ваши визиты ничего хорошего нам еще не сулили.
– Война?! – лицо старушки вытянулось, глаза округлились. – Ох, Сэмюэл…
– Пустяки. Чья-то глупая шутка.
Сенк решил заранее предвосхитить все нехорошие мысли в его сторону.
– Нельзя так шутить…
– Ну, я тут и ни при чем. Это ж не я писал.
– Я понимаю. Но и вы поймите, что же мне делать с вашими записками. Сейчас-то на мне забота о хлебе насущном. Муж мой совсем плох стал со своей мигренью. Да и возраст уже не тот. Вы мне лучше скажите, как у вас с деньгами-то. Разберетесь?
– Да уж как-нибудь разберусь, – буркнул Сенк. Его удивила мысль о мигрени. Она ведь не передается воздушно-капельным путем. Она вообще никаким путем не передается.
– Да еще эти шутники, чтоб им скисло. Так и до инфаркта недалеко. Может, мне попросить социальных работников…
– Не может. – Перебил Сенк.
– Но вам же надо…
– Не надо. – Он был резок. – От социальных работников, извините, еще меньше добра, чем от вас.
– Вы мне вот что еще скажите, – она медленно приблизилась, блуждая взглядом по сторонам, – от кого все-таки записка? Меня начальство спрашивает, а что я отвечу?
– Отвечайте, что это не их собачье дело.
– Бог с вами, нельзя же так, – почтальониха была образцово-показательной.
– Берта, родненькая, ну неужели вам так сложно соврать что-нибудь своему начальству? Что, все эти студенты, которых они нанимают на треть ставки, как и вы – юродиво честны? Или вам доплачивают за честность? Я не прав? Кто там у вас страдает параноидальным синдромом? – все это Сенк говорил неприступным, словно крепость, голосом. Ровным, решительным. – Тем более, это ж такая мелочь.
Жена почтальона снова отмахнулась.
– Ну поверьте мне, – он смягчился, – нету здесь никакой уголовщины. Уймите свое криминалистическое воображение! Разве я похож на мафиози?
– Да что вы, но…
– Вот и супер. Всего вам доброго,
