причину, если денег на взятку у него все равно нет.
Последующие два дня Моисей терзался теми же мыслями, упражняясь ли в стрельбе из лука, затачивая ли меч, находясь ли ночью на страже.
Помог Моисею случай.
Понадобилось Юрию Игоревичу отправить гонца в укрепленный городок Нузу, что на самой границе степей. Юрий Игоревич хотел известить тамошнего воеводу Воинега о том, что сын у него родился и по этому случаю тот может ненадолго приехать в Рязань, оставив гарнизон Нузы на своего помощника сотника Лукояна.
Гридничий хотел было поручить это дело Тереху, но у того внезапно конь захромал. Оказавшийся рядом Моисей вызвался заменить Тереха.
– Дорогу до Нузы знаешь? – спросил гридничий.
– Отлично знаю, – ответил Моисей, хотя сам бывал в Нузе лишь один раз.
– Тогда собирайся в путь, – скомандовал гридничий, – чтобы к вечеру ты уже был в Нузе. Обратно в Рязань вернешься вместе с Воинегом.
Обрадованный Моисей мигом оседлал своего коня, взял ествы на дорогу, оделся потеплее. Вскоре он уже мчался галопом по размокшей от осенних дождей дороге в сторону Ольгова. До Нузы вела и более короткая дорога, но Моисей выбрал дальний путь через Ольгов, желая непременно повидаться с отцом.
Пейсах очень удивился, увидев перед собой сына, облепленного грязью. Пейсах ожидал Моисея только в декабре.
– Надолго ли тебя отпустили, сынок? – суетилась вокруг Моисея мать, выставляя угощение на стол. – Что-то ты исхудал! И почему ты такой грязный?
Моисей, не слушая мать, потащил отца в его покои, делая ему молчаливые знаки, мол, есть серьезный разговор.
Пейсах был заинтригован.
Выслушав сбивчивые объяснения своего чада, Пейсах зашмыгал носом. Это означало, что он рассержен.
Начав с длинного нравоучения, из которого следовало, что во всяком деле нужно умение, а для игры в кости тем паче, Пейсах постепенно перешел к тому, что он на старости лет все больше разочаровывается в своих детях. Дочь не смогла княжеского сына окрутить, так и осталась боярской женой. От сына и вовсе проку никакого, одни только хлопоты и расходы.
– Я отдал тебя в дружину княжескую в надежде, что к тридцати годам ты в сотники выйдешь, а к сорока станешь тиуном или воеводой. Ну, на худой конец – княжеским подъездным, – выговаривал сыну Пейсах. – А у тебя, дурня, лишь игральные кости в голове! Гридничий тебя не хвалит, с княжескими сыновьями ты дружбу не водишь, среди боярских сыновей и то друзей не заимел.
– Давно ли я в дружине, отец! – защищался Моисей. – Дай срок, сведу дружбу и с княжичами, и с бояричами! Я же иудей, потому меня и сторонятся.
– Денег я тебе не дам, сын мой. Выпутывайся сам, как хочешь! – продолжал ворчать Пейсах. – Нам с матерью и для себя пожить хочется. И Саломея правильно сделала, что ничего тебе не дала.
Моисей чуть не зарыдал от отчаяния. Ему показалось, что весь белый свет ополчился на него!
– Так
