деталями в тряпку, закинул велосипед на плечо и поплелся со двора домой.
– Починил? – спросил Фара, оторвавшись от карт.
Вся троица была на месте и увлеченно резалась в подкидного.
– Нет, – ответил я. – Потом доделаю.
– Ты давай не затягивай. Мы тут с Репой забились, кто первым от нашей двери до угла хрущевки доедет. Я свой нож поставил против его кастета.
– Хоро-о-оший ножик, – осклабился Репа, жадно потирая ладони.
– Вы же ездить не умеете.
– Ну и ладно, – пожал Фара плечами. – Так даже интереснее.
– Придурки. На что? – кивнул я в сторону шлепающих по табуретке карт.
– На фофаны.
– Отлично придумано. Крикун одной рукой проигрыш взимает?
– Не. Мы с Репой за него друг другу отвешиваем.
– Ну, раздайте, что ли, и мне.
– Садись. – Фара собрал колоду и, перетасовав, раскидал на четверых. – А чего смурной такой? Из-за велика, что ли?
– Да, – я подтащил стул и взял шесть причитающихся карт, тертых-перетертых, с почти неразличимым от грязи рисунком рубашки. – Дорого отбашлил. Он больше двух монет не стоит.
– У богатых свои причуды, – усмехнулся Репа. – Останутся детали лишние, шурупы там, гайки – мне отдавай. Я решил Крикуну руку новую выправить. А то видишь, как мучается, – кивнул он в сторону нашего инвалида, вынужденного совершать сложные телодвижения в попытке справиться с картами одной рукой. – Аж смотреть больно. Думаю зажим ему сделать, крюком согнутый, чтоб и подцепить можно было, и вложить что нужно. Чего? – обернулся он на «лай» Крикуна. – Ага, конечно, еще изумрудами украшу. Ножик выкидной хочет к протезу присобачить, – пояснил Репа присутствующим. – Киборг, бля.
Шутка была встречена дружным гоготом. Я тоже посмеялся за компанию, хотя вместо смеха хотелось блевануть. В горле возникла желчная горечь, и чертовски разболелась голова.
– Ты чего? – Фара закончил ржать и уставился на меня выпученными глазами. – Поплохело?
– Голова побаливает.
– Ты бледный как смерть, – заметил Репа. – И лоб в испарине.
– Пойду прилягу, – я уронил карты и поплелся в свой угол.
Не знаю, сам я лег или меня положили, скорее второе, потому что, очнувшись, обнаружил на затылке здоровенную шишку. Видимо, отключился по дороге и упал. Последнее, что запомнил, – ослепительная белизна перед глазами. Когда открыл их, увидел Крикуна. Он сидел рядом и смачивал в тазу тряпку, после чего попытался приладить ее мне на лоб, но, увидев, что я очнулся, вздрогнул и отпрянул назад, будто от покойника, надумавшего вдруг размяться.
– Что случилось? – я сел и прислонился к стене.
Голова уже не болела, но тяжелой была, как чугунная, тело била мелкая дрожь.
В ответ на мой вопрос Крикун неразборчиво пролаял, но видя, что подобное общение со мной смысла сейчас не имеет, махнул
