Складно говоришь, бике! Ой как складно! Личины наконец сброшены, теперь мы с тобой по разные стороны, Ковгоршад!
Сафа-Гирей спрятался за стенами и, чуть пригибая голову, пошел ко дворцу, минуя низкие дощатые галереи.
– Разогнать толпу на площади! – бросил он на ходу есаулу. – И никого не жалеть! – Потом он приостановился, немного подумал и добавил: – Сделать так, чтобы Ковгоршад больше не было.
Улан посмотрел вслед ссутулившейся фигуре хана. Сафа-Гирей должен оглянуться и отменить свой приказ. Но хан уже входил в дверь. «Остановился!» – с надеждой подумал есаул. Хан действительно слегка замешкался у дверей, а потом скрылся за высокими резными воротами.
Удивление на лице улана сменилось решимостью действовать. Разве кто из смертных осмелится нарушить приказ хана?
– Разогнать толпу и никого не жалеть… – Есаул помедлил, еще есть время, чтобы не допустить непоправимое. – Убить Ковгоршад! Это приказ самого хана!
Ворота заскрипели, выпуская из дворца конницу. Всадники без устали заработали саблями, засвистели нагайки. Крики ужаса захлебывались в предсмертных стонах. Ханум Ковгоршад осталась стоять в центре площади. К женщине подъехал сотник, его лицо ничего не выражало. Но глаза! В них бике прочитала свой приговор.
– Ты не посмеешь ударить меня! – произнесла Ковгоршад.
Всадник помедлил, а потом сабля описала над его головой дугу и с силой упала вниз.
Скоро все было кончено: на площади лежали убитые и стонали раненые. Вечером, когда стемнеет, родственники заберут погибших.
Среди остальных лежала и бике. Она еще дышала, когда ее подняли сильные руки Чуры Нарыкова и понесли.
– Не запачкайся в крови, – тихо прошептала женщина и потеряла сознание.
Бережно отнес Чура ее в дом. Глядя на бездыханную бике, он повторял слова мести:
– Хан заплатит за это!
Второе изгнание
Этой ночью город уснуть не смог. Повсюду раздавались приглушенные крики и проклятия. Не спали в эту ночь и в ханском дворце. Невозмутимым оставался только Сафа-Гирей.
– Зажечь огонь в моих покоях! – приказал он. – Пригласить моего гостя Ядигера.
Сафа-Гирей опустился на шелковые подушки и стал ждать. Скоро на пороге покоев появился Ядигер. Отпрыск астраханского хана держался с достоинством. Он всегда помнил, что Сафа принадлежит к ненавистному ему роду Гиреев, непримиримым врагам Астраханского ханства. Однако это не мешало им наносить друг другу визиты вежливости, а в последний год они сблизились особенно.
Сафа-Гирей внимательным взглядом смерил Ядигера.
– Неспокоен народ, – заговорил хан после того, как гость опустился на подложенные слугами мягкие подушки.
Ядигер не перебивал, ждал, что будет дальше, только согласно кивал головой.
– В Казани бунт.
И снова астраханец согласился, прикрыв глаза.
–
