Работа, сами понимаете, – сказал он напоследок и вышел.
– К какому шефу? – спросила я.
– Да к Никуленко Григорию Львовичу, – ответил мне Анатолий Борисович, – председателю нашего Союза художников.
– Интервьюировать, – выговорил Дима и хлопнул стаканчик водки.
Тут я вспомнила о своей легенде и начала забрасывать собеседников наобум придуманными вопросами: где родились? в какой школе учились? что хотите своим творчеством выразить? При этом я делала очень глубокомысленное лицо и рисовала в блокноте каракули. Очевидно, талант журналиста дремал где-то глубоко во мне и показался из подсознания только теперь.
Я чисто механически задавала вопросы, но думала при этом совсем о другом. Если Благушин действительно посвятил Нубина в суть дела, то почему ничего не сказал мне об этом при встрече? И потом, Благушин ведь знает, что обычно я работаю одна. Тем более в таком случае, как сейчас. Ведь никакого насилия в общем-то не предвидится, моя задача – элементарная слежка. И ни в каких телохранителях я не нуждаюсь.
Ай-яй-яй, Танечка, а ведь дело-то нечисто. Нужно позвонить Благушину. Только откуда телефон в поезде? Разве что мобильный.
– Ребята, – задала я очередной вопрос, – а телефон здесь где-нибудь раздобыть можно?
Художники переглянулись.
– У шефа если только, – сказал Дима и снова выпил. – А зачем тебе?
– А «Скорую помощь» мы как вызывать будем? Вдруг какой-нибудь скульптор преклонных лет выпьет слишком много водки и у него повысится давление.
Дима подавился куском сосиски, замахал руками, прокашлялся и вдруг оглушил меня взрывом хохота. Засмеялся и Анатолий Борисович. А я-то думала – Дима смутится, станет уверять, что он еще совсем не развалина, а даже напротив, ого-го еще, пошумит. Молодец!
– Постой, – поднял вдруг руку известный всей Украине художник-портретист, – у Панфилова телефон тоже вроде был. В девятом купе. Хотите, Таня, я принесу?
– Да нет, что вы, Анатолий Борисович, я сама сбегаю.
А наверное, зря я отказалась. Не каждый день ко мне такие знаменитости в прислужники напрашиваются.
– Через десять минут приду, – сказала я и вышла.
За окнами уже смеркалось, в коридоре включили лампы. Все купе были закрыты, и почти за каждой дверью слышалось характерное застольное гуденье.
Я постучала в девятое купе. Открыли мне сразу. Усатый здоровяк с раскрасневшимся лицом стоял в проходе, держась обеими руками за верхние полки.
– Проходите, дамочка, проходите, – расплылся он в улыбке, – вы ведь журналистка, верно?
Насколько я заметила, женщин среди участников конференции было очень немного. И все они, как на подбор, – дородные, представительные тети, уже отпраздновавшие свой полувековой юбилей. Так что единственной достойной внимания женщиной была я. Кажется, это начинало меня тяготить.
– Ну, проходите, мы же вас приглашаем, – продолжал улыбаться усач.
Проходить
