А потому что в плен попал! Куда деваться! – несколько повышенным тоном заявил он.
– Тише ты!
Комаров невольно обернулся на соседние нары, на которых тихо посапывал здоровенный хохол. Кажется, он ничего не слышал, но Гаврила очень рисковал, отважившись на подобное признание. Стукачу можно было бы заработать дополнительное очко и благодарственную запись в личное дело, стоило только ему заявиться с подобным сообщением к начальнику лагеря. На Варфоломееве можно было бы смело ставить крест – его тотчас переведут куда-нибудь в штрафной лагерь, откуда уже никогда не будет выхода.
Весь вопрос заключался в том, что Гаврила Варфоломеев был хиви, что подразумевало искреннюю, а главное, исключительно добровольную помощь рейху. А тут он признавался в том, что не сам сдался, а был захвачен в плен, а следовательно, автоматически терял предоставленные хиви преимущества.
– А чего мне оставалось делать? – прошептал он. – Не помирать ведь! Пришлось соврать, что ушел добровольно. Ладно, что особенно не копали. Вот что я тебе скажу: будь немцы поумнее да погибче, они бы выстроили свою политику по отношению к нам куда правильнее. Вот, скажем, взять хотя бы меня. Я у них в хиви был, но прежде чем до руля меня допустили, пришлось не один сортир вычистить. А моего согласия они спросили? Может, я не привык к тому, чтобы за кем-то дерьмо убирать! За быдло они нас держат! – вновь закашлялся Варфоломеев. Кашель был сухой, явно с легкими у него было не все в порядке.
– Так ты против немцев, что ли? – удивился Комаров.
Посмотрев по сторонам, Варфоломеев скривился:
– Не то чтобы против. Здесь тебе никто не скажет, что у него на душе. Никому верить здесь нельзя. Но политика немцев мне не нравится. Взять хотя бы Советский Союз. Что они хотят с ним сделать? Развалить его на части! Создают какие-то национальные формирования, которые только тем и занимаются, что режут русский народ. Я тут разговаривал с одним нацменом, – скрипнул он зубами. – Говорю ему, зачем ты мирных женщин-то убивал? И знаешь, что он мне ответил? Мол, чем больше мы убьем русских женщин, тем меньше они нарожают детей. Немцы обещают им независимость, так они тут же формируют свои правительства, а только они до этого еще не доросли! Сначала цивилизованными нужно стать.
По ходу разговора следовало бы поддакнуть, но Комаров воздержался, неопределенно хмыкнув. Разговор становился трудным. Гаврилу опасно было даже слушать, и по уставу лагеря о содержании разговора он обязан был немедленно доложить начальству.
– Вот скажи мне, для чего они хотят развалить Советский Союз? – Комаров только неопределенно пожал плечами. – А чтобы легче было прикарманить огромные территории России с ее немалыми ресурсами. А остальные и рады, думают, что независимость получат. А вот хрен им в дышло! – несколько громче сказал Варфоломеев и показал кукиш. Хохол, лежавший на соседних нарах, примолк. Поворочался малость, да и опять засопел. – Никакой независимости им не достанется. Немцы на них такое ярмо повесят,
