другими вещами. Только обратив ее в пепел и вдруг получив внутреннюю свободу, я понял, что это был мой какой-то враг» [Хлебников 1930, IV, 115—116]. В литературу этот психологический опыт претворился еще раньше. Так, в поэме «Внучка Малуши» (1908—1910?) училицы (студентки) женского всеучбища (университета) сжигают свои наглядные пособия, учебники и книги (к сожалению, отбор имен до сих пор не ясен):
Сюда, училицы младые,
В союз с священными огнями,
Чтоб струи хлябей золотые
От нас чужие не отняли. <…>
В этом во всем была давно когда-то дерзость,
Когда пахали новину.
Челпанов, Чиж, Ключевский,
Каутский, Гебель, Габричевский,
Зернов, Пассек – все горите!
Огней словами – говорите!
Поэма заканчивается утверждением того же действа:
И огнеоко любири
Приносят древние свирели…
При воплях: «жизни сок бери!»
Костры багряны[е] горели…
В «Разговоре двух особ» <1912> находим: «Я тоскую по большому костру из книг. Желтые искры, беглый огонь, прозрачный пепел, разрушающийся от прикосновения и даже дыхания, пепел, на котором можно еще прочесть отдельные строки <…> – все это обращается в черный, прекрасный, изнутри озаренный огнем цветок, выросший из книги людей, как цветы природы растут из книги земли, хребтов ящеров и других ископаемых» [Хлебников 1933, 183]. Те же мечты отзываются, несомненно, и в стихотворениях «Слава тебе, костер человечества…» (1920), и в «Единой книге» (<1920>, 1921; включено в «Азы из узы», <1920—1922>); в обоих названа цель пожара – «мировой язык» и новая «единая книга» земли, вероятно, написанная на этом языке:
И на обложке надпись творца:
Имя мое, письмена голубые.
Ср. тот же цветовой эпитет в «Слава тебе…»:
Слава тебе, костер человечества,
Светлый, гори!
Ты, голубое отечество,
Видно вдали.
Наконец, в «Бое в лубке» (1915), вошедшем потом в «Войну в мышеловке» [1919 (1915—1918)], в строках, прославленных еще Р.О. Якобсоном, новое творчество, как новое сотворение мира, тоже оказывается возможным только после вселенского пожара:
И когда земной шар, выгорев,
Станет строже и спросит: кто же я?
Мы создадим «Слово о полку Игореве»
Или же что-нибудь на него похожее.
Мы видели, что в «Огнивом-сечивом…», как в зародыше, заключены зачатки будущих тем и идеологии, очень важных для Хлебникова: тема певца-демиурга, тема огненного творчества, с одной стороны, жреческого и молитвенного, с другой – беспощадно разрушающего. Из этого соположения противоположных идей в последние годы его творчества возник конфликт, связанный с осмыслением извращенного новой властью строительства будущего.
Проследив развитие мотивов и образов нашего стихотворения и сравнив их контексты, я предлагаю интерпретировать «Огнивом-сечивом…» как маленькую пьесу о замысле мира, когда прежнее
