бросились врассыпную. Я же, крайне удивленный таким предательством, тоже вынужден был дать драпу. Перебежал улицу, вскочил на бугор, где летом размещался солдатский лагерь, и спрятался в окопе. Поначалу еще слышал голоса моих сестер и отца, но от этого только глубже зарывался в землю, потрясенный страхом и неизвестностью – что же будет, когда меня обнаружат? В таком напряженном состоянии я, по всей вероятности, заснул, потому что, когда проснулся, стояла уже глубокая ночь, а я лежал дома, на полу, укрытый теплым одеялом.
Образ моего отца особенно сохранился в моей памяти. Высокого роста, худощавый, внешне он был очень привлекательным. Свои темно-каштановые волосы он зачесывал назад. В его голубых глазах всегда светилась искорка нежности. Отец не пил, за исключением праздников, не курил, никогда не чертыхался. Был очень религиозен. Любил Бога и почитал икону, которой его благословили, когда он женился. По честности, искренности и правдивости ему не было равных. Его всегда выбирали старостой. Все носильщики добровольно сдавали ему заработанные деньги за сутки, которые он к концу смены делил поровну среди членов артели. Отец отличался крепким здоровьем и физической силой. Взвалив на спину до четырех пятипудовых мешков муки, онлегко переносил их к месту разгрузки. Несмотря на то что отец был простым грузчиком, он заботился о своем внешнем виде и чистоте. В карманах у него всегда лежали сладости или фрукты для любимых детей. А любил он нас крепко, особенно меня.
В ту пору жили мы сравнительно неплохо. Хватало на питание, квартиру, и еще небольшая часть откладывалась как сбережение. Жизнь в Тифлисе – относительно дешевая, особенно продукты. Мясо ели два-три раза в неделю. Постные дни соблюдали все, в том числе и дети. Молоко покупали только для малышей. На завтрак – вареная картошка в мундирах, селедка, огурцы, помидоры, зелень. Чай вприкуску. Обед – борщ с мясом или постный, заправленный растительным маслом. На второе – жареная картошка, рыба, по воскресеньям иногда баранина с баклажанами и помидорами – аджапсандал. На ужин – остатки обеда и чай.
Помню, что отец сам любил кухарничать. Мог приготовить любое блюдо, испечь пироги, запечь окорок или барашка, птицу (гуся, индейку), куличи на Пасху. Можно сказать, он был непревзойденный кулинар! С осени заготавливал на зиму овощи, искусно солил в большой бочке капусту с яблоками. Протирая помидоры через сито с перцем, делал аджику. Очень любил ходить на базар за продуктами. А как умел принять гостей! Его гостеприимству не было предела, особенно на Новый год, который совпадал с днем его ангела. Стол у нас ломился от всевозможных кушаний и напитков. Народ веселился и гулял до самого утра. На людях у отца раскрывался незаурядный талант тамады. Природная веселость и остроумие хозяина радовали всех. Гости чувствовали себя свободными и от души веселились.
Жили мы тогда на Норийском подъеме, № 6, недалеко от кукийского кладбища, где похоронены моя мать, братья и сестры. От нашего дома улица разделялась на две самостоятельные: одна широкой
