макушку). …Пойду, покурю и спать, а то завтра, похоже, будет сложный день…
Когда он вернулся в купе, соседи, укутавшись в простыни, уже превратились в белые сугробы; запрыгнув на полку, Женя повернулся на бок и закрыл глаза. Несколько минут не поддающиеся математическому описанию фигуры плавно перетекали одна в другую, совершенно безотносительно к ритму колес, но постепенно они стали складываться в нечто… Женя распознал море, горы, городок с типично южными домиками и рынок. …Это не Сочи… не Геленджик и не Хоста… – суммировало воспоминания прошлых лет еще работавшее сознание, – похоже на Гагры… но не Гагры… это последствия разговора с шефом… ну да, сюрприз он мне готовит… успокоенное сознание отключилось, и Женя ощутил себя кем-то, с любопытством разглядывающим базарную площадь; еще он знал, что ему обязательно надо найти бутерброд с сыром и накормить кого-то – кого неизвестно, но это являлось чуть ли не смыслом жизни.
Своего лица (да и его ли лицо это было?) Женя не видел, зато остальное более-менее соответствовало его обычному облику; кроме обуви – никогда он не надел бы такие ужасные ботинки, бесформенные, с узелками на шнурках. …Наверное, это имеет какое-то значение… – решил он.
Вообще, сны ему снились редко, зато каждый из них являлся настоящим художественным произведением – цветной, широкоформатный; он, действительно, воспринимался как фильм, и Женя присутствовал там одновременно, и в роли актера, и в роли зрителя. Как это происходило, он не задумывался – стоило ли ломать голову над игрой воображения, если почти каждый день его ждала новая Игра?
…И все-таки этот чертов бутерброд, – мысль не хотела покидать его, – зачем он мне? Я ж совершенно не хочу есть… Тем не менее, он двигался по рынку, переходя от одного классически чернявого торговца к другому, заглядывая во все ларьки, вне зависимости от предлагаемого товара. Причем, едва он отходил, ничего не купив, ларьки и торговцы тут же исчезали, оставляя позади пустоту; какую-то жуткую пустоту, состоявшую из нагромождения серых камней.
В одном ларьке он увидел-таки сыр, но кусок был примерно с килограмм, и не годился для бутерброда, поэтому Женя пошел дальше. В соответствии со «сценарием», ларек мгновенно исчез, так что даже если б он передумал, возвращаться было некуда.
В конце концов, он добрался до конца, тем самым, уничтожив весь живописный рыночек, а мысль о бутерброде вселяла уже панический ужас – если он не найдет его, то… Вот, что произойдет тогда, не знал, ни Женя-Актер, ни Женя-Зритель, но это будет нечто ужасное!
Справа возникло обшарпанное двухэтажное здание, от которого начинались две дороги – одна горным серпантином уходила вверх, а другая спускалась в цветущую долину. В здании что-то происходило, и Женя решил зайти. У двери сидел аксакал в папахе; с акцентом, как его обычно воспроизводят русские, рассказывая анекдоты про грузин, он предупредил, что сначала надо разуться.
Женя без всякой жалости оставил у входа жуткие ботинки и
