подругой, которая стояла у входа в кондитерскую Помяновского. Во время учебы в гимназии Сильвия ужасно хотела подружиться с Халиной: она почти год следовала за ней по пятам, прежде чем они сблизились. Они вместе делали домашние задания и ходили друг к другу в гости по выходным. Однажды Сильвия пригласила Халину к себе домой на Рождество; по настоянию Нехумы Халина принесла с собой жестяную коробку с маминым миндальным печеньем в форме звездочек. После окончания школы они не виделись; Халина знала только, что Сильвия устроилась на работу санитаркой в одну из городских больниц. Все это пронеслось у нее в мыслях, пока грузовик стоял на холостом ходу и старые подруги смотрели друг на друга через мостовую. На секунду Халина подумала помахать рукой, как будто для нее совершенно нормально тесниться в кузове грузовика с восемью другими евреями, пока их везут на работы, но не успела поднять руку, как Сильвия прищурилась и отвернулась. Она сделала вид, что не знает ее! Кровь Халины вскипела от унижения и ярости, и когда грузовик наконец тронулся, следующие полчаса она придумывала все, что выскажет Сильвии при следующей встрече.
Они ехали и ехали, город быстро растворялся вдали, улицы с двухсторонним движением и кирпичными фасадами семнадцатого века сменились лоскутным одеялом садов и пастбищ и узкими проселочными дорогами, окаймленными соснами и ольхой. К тому времени, как они приехали на ферму, Халина остыла, но отбила зад из-за кочек, отчего день стал еще ненавистнее.
Когда они остановились, то не увидели ни одного здания, только землю и бесконечные ряды ботвы. Тогда-то, глядя на гектары поля, Халина и поняла, что это не кабинетная работа. Офицер построил их в ряд около грузовика и бросил к их ногам корзины и мешки.
– Stämme, – сказал он, показывая на мешки. – Rote rüben, – добавил он, пнув корзину.
Хотя Халина достаточно знала немецкий, чтобы объясняться, в ее словаре не было слов «ботва» и «свекла», но расшифровать указания было нетрудно. Ботву в мешок, свеклу в корзину. Затем офицер выдал каждому еврею по ножу с длинным тупым лезвием, сердито глянув на Халину, когда она взяла свой.
– Für die stämme, – сказал он, положив ладонь на потертую деревянную рукоять висевшего у него на ремне пистолета. Его усики изогнулись вместе с верхней губой, став похожими на коготь.
«Смело с его стороны дать нам такие большие ножи», – подумала Халина.
И началось. Чвак, оторвать, отряхнуть, сложить. Чвак, оторвать, отряхнуть, сложить.
Наверное, надо бы спрятать в карман пару корнеплодов и принести домой маме. До того как еду стали выдавать по нормам, Нехума потерла бы запеченную свеклу, приправила хреном и лимоном и подала бы с копченой селедкой и вареной картошкой. У Халины потекли слюнки, она уже несколько недель не ела нормально. Но в глубине души она знает, что лишняя свекла на ужин не стоит последствий, если ее поймают на краже.
Раздается пронзительный свист, и Халина поднимает голову. Примерно в сотне метров от нее стоит грузовик,
