отчего-то меня выбрасывало из центрифуги жизни, а влиться в новый поток с каждым провалом уже не было ни сил, ни желания. Словно силы просачивались сквозь меня. И очень часто взгляд останавливался на крышах высоток, у колес автомобиля, на рельсах поездов или на поверхности мутной воды под мостом…
Что же было не так в этой жизни? Почему с каждым годом я все больше ощущала свою абсолютную бесполезность в этом мире, бессмысленность существования вообще… и безмерное одиночество?
«Все! Баста! Больше я не играю в эти игры! Мужчина, женщина… Дружба, любовь…»
Пятый роман добил меня. Но я больше не стала использовать антидепрессанты и не пошла к врачевателям душ. Нужно было справиться самой, осознать, что больше не должна жить пустыми иллюзиями о женском счастье с мужчиной, и набраться смелости и сил, чтобы вычеркнуть эту переменную из уравнения, которое раз за разом не удавалось. Отныне мужчина – это не предмет воздыхания, обожания, всевозможных страстей и фантазий. Это инструмент, винтик в механизме, не более того. Найти себя в этом мире – трудная задача, а для меня, как оказалось, вдвойне, однако надежда не убиенная сущность. Стоит только создать нужный для нее вектор.
И я нашла этот вектор: полностью ушла в работу, в поддержание отношений с семьей, в свой дом как убежище, в свой собственный мир, где сама себе была опорой и утешением. Возможно, именно преподавание стало отдушиной. Я реализовывала все свои потребности в естественных эмоциях, но сближаться не требовалось и по статусу, и по этике. В какой-то степени это облегчало существование. Временами даже думалось, что всё в жизни складывалось как надо, а иногда осознание своего реального положения накатывало тоскливой волной, и из отчаяния приходилось вытаскивать себя практически за волосы, как Мюнхгаузену.
И текла моя жизнь, как река безмолвная, ограниченная берегами, плескаясь, да не выплескиваясь…
Я сидела на холодной бронзовой скамье под высоким дубом в окружении однотипных оградок, выкрашенных в серебряный цвет.
Это Оляпинское кладбище моего города. А где же еще хоронить надежды, как не на кладбище? Очень символично, не правда ли?
Я приходила сюда время от времени. Мне нравилось ощущать это место. Тут я не чувствовала себя чужой, потому что здесь не было живых. Среди мертвых я могла позволить себе быть самой собой и показать слезы. Здесь было спокойно, так тихо и умиротворенно, что, казалось, нет на Земле места безмятежнее. Даже собственные мысли отделялись одна от другой упорядоченно, словно точками в предложении. И снег в воздухе кружился в особом ритме. Я собирала его, раскрыв ладони в варежках, и сдувала, наблюдая, как направленный поток дыхания нарушает мирный ход снежинок и разрушает их.
Напротив скамьи располагалась могила, которую кто-то украсил нержавеющей памятной плитой, отполированной до зеркального блеска. Чудики!
Я уже не плакала. Я молча смотрела в безучастное металлическое
