он не увидел, потому что глаза были зажмурены; маленький рост и худощавое телосложение – типичная, по представлению Макса, внешность японца. Впервые он видит иностранца… а уж тем более из такой закрытой и не самой гостеприимной страны как Япония…
Но вот до подъезда огромного здания, принадлежащего графу Шмидта, остались считанные сотни метров. Весь строгий и отрешенный настрой Миллера пропал – на его место пришла нервозность, страх, неприязнь к большому скоплению людей и желание скрыться. Он тяжело выдохнул, сгибаясь еще сильнее и полностью теряя всю осанку. Вновь вернулись мысли об отце: почему он так печется о статусе и семейном положении сына? зачем ему жена, ведь ему всего двадцать восемь; да, эти дамы… благоухают ароматами прекрасных цветов Голландии, но не смогут даже рассказать о ней чего-нибудь дельного или показать ее на карте… нет, уж точно не такой видит женщину рядом с собой Макс.
Единственным плюсом в бале именно в доме милорда Шмидта Джонатан видит его прекрасную горничную Люси Монтгомери. Юная леди прекрасна, любознательна и добродушна – прекрасный собеседник во время уединения писателя за границами залы, полной придворных дам и интеллигентов. Конечно, манеры в общении и поведении с вышестоящими людьми у нее плохо развиты и еще по-детски сформированы, но именно это простодушие и легкость в общении и нравится Миллеру.
Макс даже думал… Нет, это непростительные мысли… Она же просто прислуга… Отец бы никогда не разрешил их союза. Да и Джонатан видит, что юная леди холодна к нему. Нет, конечно, друг она прекрасный: и поддержит, и подзатыльник даст, когда надо, и раскритикует в пух и прах новый рассказ. Но Миллер чувствует, что не интересует ее. Да и в своих чувствах он не разобрался до конца: любовь это или просто симпатия; или же его так замучили наставления отца и Вирджинии… Сложно это – чувства… Особенно – когда ни разу в жизни не любил. Но сейчас мужчине нужно бороться с желанием развернуть карету к дому или спрятаться в комнатушке Люси от всех этих любопытных глаз.
Он оглядывал уже знатно потрепанный временем сюртук. Золотые нити, которыми были обшиты рукава, оборки лацкана и края карманов, блистали в сумраке, царившем за пределами кареты и внутри нее. Вирджиния обрызгала бутоньерку каким-то дорогим одеколоном, и от них исходил настоящий запах цветов. Кажется, французская лаванда и сирень. Любит же она придавать изыска везде, где можно и нельзя. Голова жутко чесалась из-за этой спермацетовой помады, втертой в волосы, но Макс знает: если Вирджиния увидит, что он что-то сделал с прической, ему несдобровать. От всего так и несет дороговизной, фальшью, показухой… Джонатану не нравится это все. Если бы не отец, он бы ни за что не ходил бы на такие светские мероприятия, не одевался бы по последней моде, не придерживался всех манер этикета и прочего. Но… перечить отцу он не может, потому приходиться играть обычного человека – светского интеллигента, созданного для балов, мазурки, камзолов и помады.
Карета
