щ с изнанки – матово-черный. Сапожки до колен, из зеленой кожи с чешуйками. Одежды мало, зато всюду ремни, как паутина, крепят к телу мешочки, чехлы, ножны. Локоны как черные змеи, из вишневых губ торчат белые клыки.
Рядом сижу я.
Нагретый задницей валун когда-то был ступенью. Но протекающая мимо речушка разрыхлила шершавый язык лестницы, теперь тут шапки мхов и водорослей.
Я поднял воротник. Плащ обнимает спину и грудь, его кожа растеклась по деснам ступеней, краешек моется в брызгах у бережка.
Передо мной воткнута штыком в сырой камень винтовка «Вампир». С предохранителя снята, реактор гудит, вокруг оружия – сфера тепла, в ней греюсь. Разводить костер желания нет.
На коленях перекладина дробовика.
Кулак сжимает рукоять охотничьего ножа. Острие чертит на крошеве под сапогами каракули.
В пальцах другой руки запуталась сигарета.
Курю впервые в жизни.
Кашляю.
На плече непривычно пусто. Как и в мыслях…
От сгоревшего болота мы ушли. Я унес женщину через туннель, где отправил в нокаут сына Анджея, того уже след простыл. Крови нет, можно надеяться, что ушел сам, а не уволокла какая-нибудь тварь.
Тварь…
Вот она, лежит.
Мог оставить там, а еще лучше – бросить аллергатору, тот после пожара ослаб, охотиться не может, а мясо этой демонши было бы ему кстати.
Но я сделал, что сделал.
Зачем?
Может, пресытился тем, что вокруг все умирают. Отдохнуть от смертей…
– Рра!
Женщина вскочила.
Зашипела на меня как кошка.
Слежу краем глаза, а нож все рисует на земле бессмысленные знаки. Рука подносит к губам сигарету…
Лязг стали о ножны. Шею справа кольнул холодок, это приблизилось, но не коснулось кожи острие клинка.
Я повернул голову лениво.
На меня смотрят огненные, как у исчадия ада, глаза, там клубится лава, в этих котлах, как раскаленные пули, зрачки.
Демонша скалится, вылитая бронтера, неделю не евшая мяса.
– Ты!
Надо же. Помнит.
Клюв короткого меча у моего горла. Женщина прилагает силы вспороть, но клинок упирается во что-то непреодолимо упругое, словно его отталкивает силовое поле.
Возвращаю нож в чехол у ребер.
– Я.
Окурок улетел прочь, встаю в полный рост, дробовик повисает в кулаке. Второй кулак обхватывает рукоятку плазменной винтовки, штык вон из земли, «Вампир» ложится на плечо.
– И пушечка моя.
Тщетность в попытке убить взъярила краснокожую, та зарычала, клинок снова рванул к горлу, но вдруг упал под ноги, ладонь, выпустившая его, схватилась за корни роскошных черных волос, пальцы стиснули череп, женщина зажмурилась, стонет как от головной боли.
Хотя почему «как»?
– Брать чужое – плохо.
– Что ты со мной сделал?!
Вспыхнул белоснежный оскал, огонь глаз, свободная бриллиантовая перчатка метнулась к моей шее, пальцы окружили горло клешней, но сжать не могут. Дрожат в отчаянных потугах, согнуться, впиться. Но даже дотронуться не в силах.
Вокруг меня словно незримый кокон.
Хищница скосила взгляд на запястье руки, что пытается меня задушить, и напор ослаб. Бриллианты перчатки от горла отплывают, острые, как кинжалы, уголки глаз вянут, клыки прячутся под губы.
Женщина разглядывает запястье.
Браслет с черешнями рубинов, его кожу оплели золотые змейки нитей. В рубинах живет волшебный красный свет – энергия.
– Рабраслет, – выдохнула женщина.
Качает головой, отказываясь верить.
Развернулась, плащ хлопнул громко, сапожки помчали вниз по склону, волосы бьются как черное пламя на ветру.
Но метров через пятнадцать беглянка вскрикнула, колени ударились о плато лестничного пролета, женщина упала на бок, согнулась как младенец в утробе, перчатка схватилась за голову, другая за живот. Шипение сквозь зубы, нытье…
Спускаюсь неспешно.
Влад, тебя подменили. Где жалость?
С каждым моим шагом ее стоны тише.
– Теперь, – говорю, – ты моя. Не сможешь меня убить. Не сможешь сбежать.
