но интонации живые. На мой вкус, даже слишком.
Я прочистил горло.
– Вообще-то вечер.
– Серьезно?
Принц задрал голову, несуществующее небо обвел взгляд задумчивый и недовольный, мол, вечер наступил без его на то высочайшего указа. От плеч отрываются пучки алмазной пыли, зависают над принцем, как звезды, самый большой пучок вытянулся и согнулся в месяц.
– Вечер для меня, – поправил я. – Собирался поужинать и лечь спать.
Принц пожал плечами.
– Вечер так вечер.
Я прищурился, гляжу на дух искоса.
– Драться не полезешь?
Призрак отмахнулся.
– Не зуди, подмышка волосатая. Прям пошутить нельзя. Не собирался я убивать, просто гимнастика. Тело, знаешь ли, затекло после такой-то спячки.
– Тела у тебя нет.
– Я образно, дубина.
– Слушай, ты вообще кто?! – вспылил я. – Больно наглый для принца.
Дух выпятил грудь в профиль, руки скрестились на ней, смотрит как пикапер на жертву любовной охоты.
– Я же не простой принц, а мятежный. Бунтари наглые, без этого не побунтуешь.
– И против кого бунтовал?
Принц пригладил лысую голову.
– О-о, против кого только не бунтовал. Но так давно, что… Эй, ты что-то говорил про ужин!
Азартно потер ладони, те пролили водопад звонких радужных искорок.
– Сожру хоть стадо морозавров. Давай, приятель, колись, чем собирался набить пузо?
Я хмыкнул.
– Тебе ли не знать… Ты вообще-то весь мой ужин и слопал, кабан безногий. Куда только влезло…
Принц, потупившись, чешет в затылке, один глаз стал больше.
– Думал, подношение. Лежало-то на алтаре. Кстати, а где невинное дитя, что меня разбудило?
В этот момент пискнул смыш. Мой разум получил письмо от маленького друга в виде образа: серая толща камня, внутри, как косточка в персике, твердый лиловый шар, в нем юная жизнь зовет маму. Шар скован камнем, не может развернуться, еще немного, и задохнется.
– Его придавило!
Я рванул к заваленному выходу, начал крошить, разбирать. Плита рассыпается хорошо, сеть трещин густая, как грибница, что росла много лет. Но все равно копать и копать…
– Да не суетись.
Призрак легким жестом заставил посторониться, хотя не понимаю, как, он же бестелесный. Но я отступил, едва увидев, как он меня коснулся.
Дух, тем временем, стал зыбким, трещины впитали струйки алмазного песка, он исчез в огромном пласте плит. Я услышал звук, вызывающий ассоциации с термитами, что грызут дерево, превращают в стружку…
Каменная дверь в считанные секунды рассыпалась, растеклась, сапоги лизнул новорожденный, еще горячий песок, передо мной теперь холмик щебенки.
Меж камушков взвиваются вверх алмазные ручейки, из них собирается облако, возникает знакомая фигура и глаза красноречивее любых слов.
– Глаз-алмаз –
