семейка удивилась, что к ним подослали русскоговорящего, но порадовалась. Они быстро заказали устриц, вина и что-то еще существенное пожевать. Я традиционно задержался чуть поболтать с соотечественниками. Они это любят и оставляют больше чаевых, если ты успеваешь им кратко поведать про свою жизнь.
– А вы тут как, Марк? – задал мужик обычный вопрос. У него было лицо серьезного человека, с которым он так и не расстался даже после двух или трех бокалов вина.
– Учусь, ну и вот работаю.
– Да, а я себя полной дурой чувствую, что даже про устрицы этому вашему, в бабочке, официанту объяснить не могу, – сказала дочь мужика. Она действительно была дочерью, ее звали Мария, и приехали они из Москвы в Нью-Йорк на отдых и шопинг. Я заметил, что шопинг, видимо, не удался, так как эта Мария была в легкой кожаной куртке и в подобии туфлей. А на улице был дубак.
– Просто думала, что зимой тут теплее. Дважды дурочка, – сказала она и белоснежно улыбнулась. Я поболтал еще пару минут и откланялся.
Зейн, поджидая меня у терминала заказов, спросил, как все прошло.
– Все гуд. Им очень понравилась твоя бабочка, – ответил я. Зейн хотел было улыбнуться, но понял, что это не комплимент, а стеб, и нахмурился.
Когда мои соотечественники рассчитывались, мужик сунул мне пятьдесят долларов в руку.
– Спасибо, Марк, – сказал он.
– Устрицы вам понравились? – вежливо, по-официантски спросил я.
– Устрицы я терпеть не могу. Спасибо за хороший пример, – ответил он.
Скажу честно, я не понял, что он имел в виду, но полтиннику порадовался. Уже потом, под конец дня, я попросил Зейна этот полтинник мне разменять. Десятку я отдал Бахе, который носил блюда моим согражданам, и десятку Манвелу: он эти самые блюда потом уносил. Так у нас устоялось: чаевые от своих – русских, арабов, кавказцев – мы делили между собой.
В выходные мы закрываем ресторан в одиннадцать вечера. Выживаем гостей, моем столы и барные стойки, получаем талон об окончании смены с точным, до минуты отработанным временем. Потом мы грабим нашу витрину. Все тащат роллы и сырно-рыбные булки, каждая баксов по десять. Я роллы не ем, а недобор компенсирую сэндвичем с ветчиной. Тоже десять долларов, кажется. Бесплатно. Красота.
Уже в метро, заменив туфли на беговые кроссовки под все те же черные брюки и белую рубашку, я еду и давлюсь всухомятку наворованным. После метро до дома еще идти минут десять. Я живу в Бруклине, на Кингс-Хайвей, линия метро F.
В квартире прямо напротив моей кто-то умер вчера, еврей или еврейка. На лестничной клетке с самого утра раздавались шарканье подошв и разговоры в несколько голосов. Через приоткрытую дверь была видна гостиная с кучей старых стульев и сдвинутыми буквой П овальными столами. За ними сидели трое мужчин и пожилая женщина в выцветшем халате.
На первом этаже в подъездном предбаннике висело что-то похожее
