смертей, рождений, праздников менархе, праздников в честь того, что у мальчика ломается голос, обряда одиннадцатого года, обряда тринадцатого года – всех жизненных вех. Она устроила свадьбу моих родителей, и каждый раз, как она приходила, я от нее пряталась. Я надеялась, что она меня не помнит.
– Я впишу твое имя. Список представят Осугбо.
– Спасибо.
– Приходи сюда через неделю в два часа ночи. Надень старое платье. Приходи одна, – она меня оглядела. – Расплети волосы, расчеши и снова заплети нетуго.
Неделю спустя в два часа пополуночи я выскользнула из окна моей спальни.
Придя к дому Ады, я увидела, что дверь открыта. Я медленно вошла. В гостиной горели свечи, а мебель вынесли. Фреска Ады, почти законченная, в свете свечей выглядела как никогда живой.
Три другие девочки уже пришли. Я быстро присоединилась к ним. Они посмотрели на меня удивленно и с некоторым облегчением. Еще один человек разделит с ними страх. Мы ни о чем не говорили, даже не поздоровались, но стояли вместе. Рядом с Адой были пять других женщин. В их числе – моя внучатая тетка Абео Огундиму. Меня она никогда не любила. Знай она, что я пришла без разрешения Папы, ее племянника, не миновать бы мне беды. Четырех остальных женщин я не знала, но одна из них была очень старой, само ее присутствие вызывало трепет. Я дрожала, чувствуя себя виноватой – я вдруг утратила уверенность, что мне стоит здесь быть. На столике в центре комнаты я увидела марлю, бутылки с алкоголем, йод, четыре скальпеля и еще какие-то неизвестные мне предметы. Желудок свело, меня тошнотой. Через минуту Ада начала:
– Мы – женщины обряда одиннадцатого года. Вшестером мы стоим на страже границы между девичеством и женской зрелостью. Только с нашей помощью вы можете свободно перейти ее. Я – Ада, Старшая.
– Я – Госпожа Абади, городская целительница, – сказала невысокая женщина рядом с ней. Ее руки были плотно прижаты к струящемуся желтому платью.
– Я – Очи Нака, – сказала следующая. У нее была очень темная кожа и пышная фигура, подчеркнутая шикарным фиолетовым платьем. – Портниха на базаре.
– Я – Зуни Ван, – под ее свободным недлинным синим платьем были штаны – редкость для джвахирских женщин. – Архитектор.
– Я Абео Огундиму, – сказала моя внучатая тетка и усмехнулась. – Мать пятнадцати детей.
Женщины засмеялись. Все мы засмеялись. Пятнадцать детей – та еще работка.
– А я – Нана Мудрая, – сказала вызывающая благоговение старуха, оглядев каждую из нас единственным зрячим глазом. Горб на спине навсегда наклонил ее вперед. Моя старая тетка по сравнению с этой женщиной была молодой. Голос Наны Мудрой звучал чисто и сухо. – Теперь скажите, как вас зовут, чтобы всем познакомиться.
– Луйю Чики, – сказала девочка рядом со мной.
– Дити Гойтсемедиме.
– Бинта Кейта.
– Оньесонву Убейд-Огундиму.
– Эта, – Нана Мудрая показала на меня пальцем.
