он видел, накатана была хорошо.
– А сколько раз в день через эту дорогу на машинах проезжают? – спросил он Владимира.
– Не знаю. … Дак… этак,… а зачем тебе это?
– Если машины часто проезжают, то от вибрации пресмыкающиеся жить здесь не смогут. Они не выдерживают сотрясения.
– Так здесь за день К-700 проезжает раза два точно! … А уж грузовики – раз десять, ещё легковушки в райцентр через это проезжают. Не город, конечно. Ну, раз тридцать туда-сюда за сутки это точно. В советские времена, когда колхоз работал, то и того часто.
– Ну, тогда пошли, – успокоил он больше себя, чем Владимира.
Они подходили к вершине, поросшей сосняком. Между сосёнок росла степная трава, да любитель степного ветра – ковыль.
– А сосёнки, я так думаю, искусственные посадки, – он обратил внимание своего спутника на ровный ряд росших хвойных деревьев.
– Да я не помню того, чтобы здесь сажали.
– Ну, ты смотри, они ровными рядами растут. Так ведь только по линейке могут высаживать.
– Ну, может быть, – согласился с ним Володя.
– Ты лучше посмотри, какой вид! – указал ему Сила.
И чем он больше отрывал глаза от ног и земли, всё-таки где-то страх у него был из-за слуха о змеях, тем больше он начинал волноваться от открывающей красоты дали.
– Слышал я, что однажды кто-то привозил крутой морской бинокль и смог рассмотреть в него даже какие-то города. Я таким биноклем не владел, не могу сказать, правда, это или просто развод лохов.
– А здесь очень крутой спуск. Мы ведь поднимались с северной стороны? – спросил он Владимира.
– Да! Это все знают, что южный склон здесь круче. Поэтому мы сюда на лыжах поднимались, чтобы потом вот с этого южного склона скатиться, как с горы. Мы это знаем.
Сила крутился на вершине горы. – Ну, видишь?! … Какой вид!.. Какой горизонт! … Видище какое!
Вечером, они вместе уже лежали в постели. Снежана, прижавшись к нему, спросила, не скучает ли он по своей музыкальной деятельности.
– Ты знаешь у меня, кажется, рождается гениальная идея.
– У тебя всегда они рожаются. Только вот я боюсь, что твоей идее стать известным музыкантом, я мешаю. Теперь ради меня ты застрял в этой дыре. Когда мы ещё миллион получим? А у тебя уходит время.
Он рассказывал свою идею:… – Ты спишь? … Ты меня не слышишь? – спросил он её в очередной раз и услышал мирное, тихое дыхание. «Эх, такую идею я тебе рассказал, а ты не понимаешь, что я задумал», – проговорил он почти про себя, чтобы не разбудить свою любимую.
Он вспомнил, как бегал к ней в Арцибуховскую тюрьму, так называли общагу студентов-медиков. Ему тут вспомнились сергеевский стих, говорят, его когда-то написал студент-медик своей любимой, тоже доктору, не то жене, не то невесте. И тихо стал читать.
……………………………
Помнишь в юности нашей далёкой,
Институтской прекрасной
