так что ни поезд, ни самолет нам не подходили. Поехали мы в ночь. Владик подремывал, я слегка поддерживал его – чтобы не скатился случаем с кушетки. Так наша ночь и прошла: монотонный гул проносящихся мимо фур, слепящие огни встречных машин и волнами пробегающие по салону тени придорожной иллюминации. Вот уже и рассвет, вот и солнце взошло, и начались бесконечные московские пригороды.
Доехали ближе к шести утра. Москва, Ленинский проспект 117, РДКБ. Оформились, разместились в отделении хирургической онкологии. Сначала нас временно подселили в крохотный двухместный бокс, площадью квадратов семь-восемь. Жила там тихая пожилая женщина из Дагестана по имени Марсианна и ее трехлетняя внучка, с диагнозом – лейкоз.
Марсианна – как первый звоночек! Это имя, казалось, несло некий посыл, обозначало мой новый статус странника на незнакомой планете, где непонятно все: люди, обычаи, отношения.
Понемногу закрутилась больничная рутина – взяли анализы, поставили катетер. Заменили мочеприемник новым, более «продвинутым». А то у нас обычная баклажка болталась из-под минералки, на полтора литра. Привезли стойку-«елочку», поставили капельницы.
Спустя пару дней нас перевели в «мужскую» палату, единственную на все отделение. Три подростка, три папы, три капельницы у кроватей. Площадью – «квадратов» чуть менее десяти. Туалет, душ, руки помыть – в коридоре. Мое рабочее место – стульчик у кровати, на нем я и несу свою вахту, слежу за временем и меняю бутылочки.
Спать в палате негде. Место нашлось в игровой комнате, в самом конце коридора. Недалеко, правда, лестничная клетка, там женщины наши постоянно курят, особенно вечером, перед сном. Так что табачный дым и сюда доносится. Но это терпеть можно. Зато там обнаружилось молитвенное место с иконостасом – есть, где правило почитать утром и перед сном.
Вечером, после того как мамочки приберут игрушки за детьми и приведут комнату в порядок, обустраиваю место для раскладушки: между детских городков, мягких кубиков и каталок, телефон – кладу рядом на пуфик. Когда ночью система «пищать» начинает, требуя замены бутылочек, или по какой-то иной надобности, Владик мне смс на телефон посылает. Что могу – делаю сам, иногда иду будить сестричек. Днем опять процедуры, обследования.
Когда сын не спит под капельницей, повторяем уроки, играем в шахматы, английским понемногу заниматься начали. Ножка у сына болит все время, так что практически все время ее массирую, а заодно и другую, чтобы не «отставала».
Каждый день, по вечерам, делаем уборку палаты. Мне, как в монастыре, «послушание» подобрали – возить тележки с едой в отделение. До кухни приходится добираться минут десять, через сложную систему лифтов-коридоров, одев халатик, маску и шапочку. Тележка сильно гремит на стыках крупных каменных плит, которыми выложены полы в цокольном этаже. У кухни я упираюсь тележкой в немалую очередь из других отделений, но мы – из онкологии – имеем приоритет. Обычно, скрипя колесами по каменному полу, тележки разъезжаются по сторонам – женщины, кряхтя, таки пропускают меня вперед, к очередному,
