уже спал, раненько угомонился. Лиля бы тоже сейчас прилегла, но Софья Марковна не собиралась уходить. Она выглядела так, словно готовилась нечто важное сказать или сделать.
– Чем занимались?
– Сначала мультфильм смотрели, потом рисовали. Так перемазался фломастерами, ужас! По-моему, мне так и не удалось его до конца оттереть. Карандаши все же лучше.
– Карандаши опаснее. Он может сломать их и пораниться. Разгрызть и поперхнуться...
– Ну, ежели так...
– Давайте-ка чаю попьем, – предложила Лиля.
– Тебе мама звонила, – выдала соседка, едва уместив крупное тело на табурете между плитой и столом.
Лиля кивнула. Ничего сверхъестественного в этом событии не было. Мать звонила с удручающей регулярностью, раз в неделю. И, как правило, именно в субботу. У Лили создавалось впечатление, что разговор с дочерью вписан в мамин ежедневник. Где-нибудь между вызовом сантехника и необходимостью расплатиться с поставщиками. Мама жила в другом городе, за четыреста километров от Лили, и все свободное время посвящала делу своей жизни, своему ресторанчику. Это было ее единственное настоящее дитя, о котором она заботилась, которое бескорыстно обожала всеми силами души, не требуя ни взаимности, ни прибыли.
– Ну и что она сказала?
– Сказала, что перезвонит позднее. Удивлялась, что ты оставила больного ребенка на чужого человека – это на меня-то! Если ее так не устраивает моя кандидатура, почему бы ей не приехать и не понянчиться самой с внуком?
Софье Марковне наступили на больную мозоль. Она осуждала Тамару еще тогда, когда та выпорхнула из родительского гнезда, оставив больную мать, и уехала за счастьем и свободой в столицу. Там она недолго задержалась, но домой не вернулась, обосновалась в Астрахани. Зачем, спрашивается? Свободы захотела! А как не заладилось в жизни, скинула дочь на воспитание старухе-матери. Все это Лиля слышала уже не в первый раз и привычно принимала упреки в адрес мамы. Сидела, ссутулив плечи, думала о своем. Например, о том, что у мамы наверняка кто-то есть. Она такая эффектная, элегантная, ухоженная... А вот Лиле не досталось ни капли материнской яркой красоты. Жидкие волосы, простонародные бледно-зеленые глаза, светлые брови и ресницы... Без макияжа она выглядит, как белка во время линьки! Вот и с личной жизнью не заладилось...
Лиля не знала, что она унаследовала от матери нечто более ценное, чем густые волосы или жгучие очи, а именно – улыбку. Всемогущую, яркую, победительную улыбку, заставлявшую биться мужские сердца, раздражавшую женщин. Простенькое сокращение лицевых мускулов могло стать главным очарованием Лилечки... Но ей так редко приходилось улыбаться!
– Спрашивала, не с Игорем ли ты ушла, – услужливо подлила масла в огонь тетя Соня. – А я сказала, что не знаю, может, и с ним. Пусть думает, что между вами все ладно. Или не так сказала, а?
– Я не знаю. Пожалуй, все равно.
– Как он, Лилечка? Приходит к ребенку?
– Приходит, –
