натуралист»?
– Может быть. Там как раз было написано, что дятел так гнезда делает. Решил забрать его себе и посмотреть, что выйдет.
– И что вышло?
– Вот это и вышло…
– Что «это»?
– Положил яйцо под лампу. Через три дня вылупилась какая-то птичка. Щегол, не щегол. Чиж, не чиж. То ли скворец-переросток, то ли дубонос-недоросток. Одно было ясно, что не дятел. Сидел, клюв разевал и пищал так умильно. Начал я его кормить. Жучков всяких и червячков ему ловил. Он жрал как прорва и рос быстро, хотя так и не понятно было, что за птица.
– Кукушка Мидвича, – задумчиво произнес я.
Дядя настороженно посмотрел на меня, но уточнять, что за Мидвич такой не стал. Перевел взгляд на ставню-дуршлаг и продолжил:
– Ходил за мною по дому и по двору. А потом заметил я, что он телевизор смотрит.
– В смысле, смотрит? Сам включает и смотрит?
– Да нет. Когда я смотрел, то и он наблюдал. Сядет так и то одним глазом в экран глядит, то другим. А потом стал я замечать, что когда он на заборе сидел и пел, то к нему воробьи и вороны прилетали и вокруг сидели молча. Посмотришь – прямо как концерт какой.
– А по пению, что за птица? – опять попытался я внести ясность в происхождение птички.
– Да не поймешь. Вроде как одной птицей поет, а потом вроде как другой. А временами вообще на искаженную человеческую речь похоже было. Причем на воробьев и прочую пернатую мелочь кричал он: «Чвиккеры, чвиккеры», а на ворон и галок: «Клюверры, клюверры».
– Так он еще и различал их, что ли? И кстати, а с чего вообще ты взял, что это самец?
– Да хрен его знает, но мне почему-то казалось, что это он. Начал он по всей деревне летать и прочие птицы стаями за ним. А потом стали кошки пропадать в деревне.
– И много кошек пропало?
– Все и пропали. А потом петух Степанов, попытался напасть на него. Дрянной был петух, драчливый.
– Был?
– Нашли его у Степана во дворе. Без головы и изрядно поклеванного. Степан как увидел, взбеленился и шандарахнул из ружья по сидящей на раките вороньей стае, – дядя замолчал, погрузившись в себя.
– И? – не выдержав затянувшейся паузы, поинтересовался я. – Дальше-то что было?
– Дальше? – переспросил дядя, недоумевающе посмотрев на меня. – Дальше?
Он не глядя взял бутылку и налил нам по стакану.
– Земля ему пухом. Помянем, не чокаясь, – опрокинул стакан в себя и вновь погрузился в раздумья.
– Кого помянем?
– Известно кого… Степана. Сгорел двор его той же ночью. А над пожаром птицы кружились.
– А что, у вас тут много ночных птиц?
– Выходит, что много… – опять погрузился в тяжелые думы.
Подождав минут пятнадцать, от нечего делать следя за танцующими в лазерах
