тут. Пробку сменит он, и загорится в комнатах живой весёлый свет. Мать руками этими гордится, товарищ полковник, хоть всего парнишке десять лет…
Полковник усмехнулся:
– Как же ей, гниде бухаринской, не гордиться?
Через четыре дня переплавленные руки парнишки из квартиры номер пять пошли на покупку поворотного устройства, изготовленного на филиале фордовского завода в Голландии и предназначенного для регулировки часовых положений ленинской головы у восьмидесятиметровой скульптуры Дворца Советов.
Рожок
Порхает утренний снежок и на затворе тает вдруг.
– Средь боя слышу я рожок – необычайно нежный звук! – воскликнул комбриг, разглядывая в бинокль поле боя.
Над полуоткрытым блиндажём свистели пули. В воздухе пахло гарью.
Комбриг крепче прижал бинокль к глазам:
– И автомат к плечу прижат. Захлёбывается огнём…
Сзади подошёл политрук:
– Это, товарищ комбриг, – для залпа общего сержант команду подаёт рожком.
Комбриг опустил бинокль, нахмурил брови:
– Декабрьский снег – что козий пух. Не здесь ли в прошлые года я слушал, как играл пастух, ведя задонские стада?
Политрук вздохнул:
– Но взял оружие народ строителей и пастухов. Его на подвиги зовёт прозрачный, нежный звук рожков.
Комбриг повернулся, посмотрел на него ввалившимися от постоянной бессонницы глазами:
– Дорогой горя и тревог шагай, сражайся и терпи. Ещё услышим мы рожок в безмолвной утренней степи.
Политрук понимающе кивнул и молодцевато одёрнул портупею.
Их вывели в степь утром.
Солнце ещё не встало – на востоке розовела мутная дымка.
Снег громко хрустел под ногами отделения смершевцев.
Комбриг и политрук двигались бесшумно – они были босы и шли в одном заледенелом исподнем. Руки их были скручены колючей проволокой.
– Отделение, стой! – скомандовал высокий сержант, и затянутые в полушубки солдаты остановились.
– Готовсь!
Смершевцы сдёрнули автоматы, приложили к тугим плечам.
Комбриг поцеловал политрука в поседевший за одну ночь висок. Политрук неловко придвинулся к нему, ткнулся лицом в окровавленную рубаху и заплакал.
– Да здравствует великий Сталин! – выкрикнул комбриг хриплым голосом.
Сержант вынул из-за пазухи инкрустированный серебром и перламутром рожок и приложил к посиневшим губам.
В память о встрече
Серёжа надел шинель и повернулся к Лиде:
– Слушай, подари мне на прощанье пару милых пустяков. Папирос хороших, чайник, томик пушкинских стихов…
Лида грустно улыбнулась, сняла с полки Пушкина, потом пошла на кухню.
Серёжа застегнул пуговицы шинели, надел пилотку и стал листать томик.
Вскоре Лида вышла с чёрн
