не просто. И вот, стоим мы, значит, у княжьего терема, да и спускается тут Мстислав Мстиславович с «ближниками» (приближённые лучшие воины – бояре) своими по ступеням.Отца-то он хорошо знал, как-никак отменный воин в дружине его дяди Рюрика он был, да и вместе в походы они не раз хаживали, вот и вопрошает его: «Здоров будь, десятский, с чем пришёл ко мне, да никак привёл кого с собой – такого малого?»
Ну, а батя голову склонил, поприветствовал, как полагается, князя и отвечает.
–То мой малец, Княже, третьяк (нас трое братьев было) Андрейка, хочет он сам, и я его в том добром намерении поддерживаю, у тебя службу ратную служить. А перед тем просит у тебя пройти обучение воинскому делу при дружине в детских отроках. А то, что мал пока, так характер у него есть, кость на месте, ну а мясо, глядишь, и нарастёт с годами.
Взглянул на меня Мстислав, усмехнулся, да и говорит: «А давай-ка испытаем младшего твоего? Пусть простоит против детского отрока из моих. Из тех, кто готовится уже в дружину переходить, да полных 100 ударов сердца выдюжит в поединке».
–Есть характер, как ты говоришь, не сплошает, поди, ну а коли худо себя покажет, не взыщи десятник, придётся ему другого князя себе искать! – и засмеялся на весь двор.
Ну, тут все, кто был в окружении, да кто подошёл поглядеть на представление, тоже засмеялись, с ним значит. Как же, мальчонка 12 лет, вот такой же точно, что и ты, сейчас, да с почти готовым воином схватится. Видано ли такое?
Делать нечего, встал я в круг, что образовали все присутствующие, и выходит против меня детина, сам на полторы головы выше. Руки в боки, и усмехается такой в прищуре. Ну а как же, ему-то уже почти 16 лет стукнуло. Он-то уже всё обучение воинское прошёл. В походах пару раз был, да кровь в бою, небось, не раз пролил, а тут какой- то сопливый мальчишка против него в круг вышел. И надо ему того нахала перед князем своим отменно проучить.
Нам правила боя княжий воевода Ярило высказывает: куда можно, а куда нельзя бить, какие, значит, болевые приёмы разрешаются, какие нет. А я стою «ни жив, ни мёртв», и все то те слова мимо моих ушей пролетают. Что и говорить, испугался шибко, но виду всё равно, как батя сказал, не подал. Так, просто, лицо бледнее стало, и злое такое, говорят, как у волчка. От того, значит, у меня и кличка стала в детских, как у собачки нашей–«Волчок».
Ну вот, значит, стою я в круге, а батя мне так говорит спокойно: «Сынок, страха нет… боль, кровь, всё пустое, пройдёт и забудется, а вот как ты в жизнь воинскую вступишь изначально, так к тебе и будут всегда и все относится после. Вспомни всё, чему я тебя все эти годы учил и не опозорь же род воинский свой». Вот после этих самых слов и отпустило меня.
Бились мы с тем парнем не сто ударов сердца, а пять раз по сто. Он, конечно, и более сильный был, да и более умелый, чем я. Один только удар его, словно кувалда пудовая. Но и я же вёрткий и жилистый был, словно свирепая ласка. Всё лицо в крови, грудь и спина отбиты при падениях. А зажать он меня всё не может никак. Уже в самом конце подмял всё-таки под себя, как медведь, да давай душить.
