сразу думают: «Вот мусульманский мальчик!» И неважно, что ты делаешь.
Если ты будешь хорошо учиться, они скажут: «Смотрите-ка, мусульмане хорошо учатся!» Если станешь президентом Соединенных Штатов, они скажут: «Смотрите, мусульманин – наш президент!» На Западе ислам чужд людям, а для многих и неприятен. И в тебе всегда будут видеть прежде всего мусульманина. Это – то, кто ты есть, и ты должен это принять.
Амми нечасто говорила со мной так. Ее слова наполняли меня чувством ответственности. Я слушал, нахмурившись, внимательно и серьезно.
Заметив это, она обняла меня и прижала к себе:
– Не беспокойся, Биллу! Это же хорошо. Это благословение – возможность показать людям ислам и помочь понять его красоту. Хорошо учись, и люди будут думать: «Ислам делает школьников умными и прилежными». Стань президентом, и люди подумают:
«Ислам создает хороших руководителей». Но даже если ты станешь уборщиком – старайся убирать как можно лучше!
Я кивнул, хоть про себя и усомнился, что моя карьера уборщика порадует родителей.
– Шабаш, бейта. Что бы ты ни делал – будь самым достойным, честным, порядочным, будь таким, чтобы, глядя на тебя, люди хвалили ислам. К учителям своим относись с величайшим уважением! Смотри на них так же, как на меня. Когда я прихожу к ним, то хочу слышать, что ты и учишься, и ведешь себя лучше всех в классе. Пить спиртное ислам запрещает; но я хочу, чтобы ты и не произносил бранных слов, и не оставался наедине с девочками. Будь так добродетелен, чтобы никто не мог сказать о тебе что-то дурное. Видя твою добродетель, люди будут либо восхвалять тебя в сердцах своих, либо, быть может, невзлюбят из-за того, что сами они на тебя не похожи. Но, так или иначе, они будут знать, что это ислам сделал тебя хорошим человеком.
Так я и поступал. В школе я рассказывал об исламе тем, кто готов был слушать, твердо стоял на том, что считал для себя важным, и очень старался служить всем вокруг хорошим примером. Уже тогда, в седьмом классе, были у нас мальчишки, которые и матерились, и пили, и даже занимались сексом. Но, по счастью, мои друзья ничем таким не занимались, и поначалу мне было не так уж сложно представлять ислам.
Но время шло, и все менялось.
Подростковый возраст труден для всех. В эти годы юный человек создает собственную идентичность – и постепенно порывает с той, какую выстроили для него родители. В чем именно будут состоять его трудности – зависит от обстоятельств. В нашей семье, для Баджи и для меня, основная трудность была в том, что нам предстояло не просто найти свой жизненный путь, но и выбрать между двумя совершенно разными парадигмами. Мы как будто оказались над пропастью: пропасть все расширялась, и положение наше становилось все более шатким.
Первые изменения я начал замечать на семейных собраниях. Почти все братья и сестры Амми жили на северо-востоке США, так что мы встречались много раз в году. Я входил в подростковый возраст, и как родители, так и многочисленные дядюшки и тетушки ожидали, что я буду вести себя как благовоспитанный пакистанский подросток. Проблема была в том, что благовоспитанных пакистанских подростков
