не бойся, спи, а я запишу все твои мысли.
Потом перед ним появился профессор Сухоедов, которого он увидел на экране телевизионной космической связи в шлеме космонавта. Тот махал ему рукой и говорил: «Ну что, доработался? Поздравляю, поздравляю!»
Таймыров открыл глаза и увидел уже не сон. Перед ним стоял сам профессор Сухоедов, брюнет лет пятидесяти, с сединой на висках, одетый в безукоризненно отутюженный темно-синий в полоску костюм. С серо-голубой сорочкой, соответствующей цвету его глаз, хорошо гармонировал со вкусом подобранный широкий галстук. Он уже два месяца как возвратился из длительной космической командировки, но в институте еще не появлялся. Таймыров поднялся, стряхивая с себя сон и пожимая протянутую профессором руку.
– С возвращением вас, профессор, я думаю, из удачной командировки?
– В общем-то, да, все прошло, как намечалось по программе. Первый полет в условиях искусственной гравитации. Несколько месяцев специальной физической подготовки. И можешь спокойно гулять по орбите. Никакой тебе невесомости, почти то же чувство земного тяготения, что и на земле, только весишь в двенадцать раз меньше. А ты, я вижу, уже пожинаешь плоды, – кивнул он головой в сторону стоящего на столе аппарата, усаживаясь на стул, принесенный Таймыровым из дальнего угла лаборатории.
Таймырову хотелось поделиться своей удачей, но что-то удерживало его: то ли свойственная ему скромность, то ли ощущение важности своей работы – и он небрежно сказал:
– Пока не совсем. Не все получается так, как нужно, но кое-что уже есть.
Он принес из сейфа недопитую бутылку армянского коньяка и, разлив ее содержимое в две небольшие рюмки из простого стекла, сказал:
– Тот самый. Как вы и пожелали перед отъездом в центр подготовки космонавтов, остаток допиваем после вашего возвращения.
Профессор достал из кармана брикет сублимированных фруктов, и они, негромко чокнувшись рюмками, выпили, закусывая тающим во рту продуктом из рациона космонавтов.
– Там, на орбите, – сказал профессор, – иногда так хотелось пропустить рюмочку, но, увы, коньяк не входит в меню космонавтов.
– Ну и как вы перенесли полет?
– В таком ограниченном составе, как наша экспедиция, конечно, нелегко пролетать четыре месяца. Ужасно действует чувство изолированности, которое мы здесь называем одиночеством. Единственное, что там спасает от психического разложения, – это работа. Работа там – это не то, что на Земле. Такой объем, такой размах – и каждый день что-то новое. Что ни эксперимент, то открытие.
Они сидели друг против друга, обсуждая новости, произошедшие в институте за время отсутствия Сухоедова. Вдруг Сухоедов резко переменил тему.
– Ну а что же умеет делать твое детище?
Таймырову очень хотелось тут же встать и продемонстрировать
