лица Махмуда, обняв того за плечо и пытаясь сфокусировать взгляд на его лице.
Они сидели на элитном топчане. Перед ними стояли последний из трех кувшинчиков с аракой, две пиалы и тарелка с нарезанным салатом из помидоров и огурцов, к которому никто из них так и не притронулся. Два пустых кувшинчика валялись рядом на курпачах.
Махмуд что-то мычал, все время пытаясь завалиться вбок. Лицо его опухло, нижняя губа отвисла, а глаз остекленели и глядели в одну точку.
– Д-вай вып… ик… ем, – предложил Синдбад, поймал нетвердой рукой кувшин и плеснул в две пиалы араки, но больше пролил на столик.
– Д-вай, – согласился Махмуд, принимая пиалу, и опрокинул ее на себя.
– Сюши, Мх-муд, – Синдбад влил в себя араку, поморщился и грохнул пиалой о столик, – а хде у вас тут… эти, как их… бабы?
– Ба-бы… – эхом отозвался чайханщик, пытаясь стряхнуть с халата очередное мокрое пятно. – Хто это?
– Жен-щи-ны! – раздельно произнес Синдбад, потрясая руками. – Хде они?
– Бабы – они… взде, – произнес Махмуд и грохнулся лицом в салат.
– О-о, – расстроено протянул Синдбад и потряс кувшин, который до сих пор держал в руках. Арака плеснулась на донышке.
Синдбад вылил ее себе в рот, откинул пустой кувшин на курпачу, подцепил непослушными пальцами с тарелки дольку помидора, засунул ее в рот и, кряхтя, сполз с топчана. Он долго пытался попасть ногами в кроссовки, затем махнул на них рукой и, покачиваясь, направился в личные апартаменты Махмуда – душа требовала еще кувшинчик, а у этого барыги явно где-нибудь был припрятан еще один. Но Синдбад дотянул только до лежанки, застеленной мягкими, словно перина, курпачами, и блаженно растянулся поперек нее…
Глава 2. Судья Икрам-бей
Утром Синдбада разбудил невообразимый шум.
Синдбад поморщился, сползая с лежанки на пол и держась за больную голову. Во рту пересохло, словно в давно высохшем колодце, а в голове, казалось, отстукивал однообразный ритм начинающий ударник.
Молодой человек не сразу сообразил, где он находится – события прошлой ночи с трудом вспоминались, всплывая обрывками из глубин памяти. Сначала он поймал Махмуда с аракой, потом тот долго сопротивлялся, не желая делиться выпивкой, а после они пили, пили, пили… Что было дальше, Синдбад так и не смог припомнить. Одно было ясно: Махмуд остался дрыхнуть на топчане, а Синдбад каким-то непонятным образом оказался у него в комнате, в его постели.
С трудом воздев себя на ноги, Синдбад доковылял до серебряного кумгана3, стоявшего на прикроватном шестигранном столике с резными ножками, и вдоволь напился из него. Потом приблизился к неплотно прикрытой двери и осторожно выглянул наружу сквозь узкую щель.
В чайхане и около нее собралось, казалось, полгорода. Все удрученно качали головами, глядя на несчастного чайханщика, бившегося в руках двух эмирских стражников с длинными копьями. На Махмуде не было лица. Он пытался оправдываться, но стражники его не слушали, застыв в ожидании указаний своего
Кумган (тюркск.) – узкогорлый сосуд, кувшин для воды с носиком, ручкой и крышкой, применявшийся в Азии в основном для умывания и мытья рук
