она вообще ни разу не пожаловалась. Все воспринимала спокойно. Даже ела, не возмущаясь, больничную еду.
– По-моему, просто восхитительно, чего наука сумела добиться. Мне и в магазин-то выйти было тяжело, так сильно болело, а теперь хоть марафон беги, честное слово!
У меня на глазах взрослые мужчины рыдали, когда у них брали кровь (да-да, совершенно серьезно), а эта женщина не хотела беспокоить сестер, обращаясь за обезболивающим. Она пыталась даже сама застилать себе постель по утрам, чтобы их не утруждать. Боже, ей ведь 83! Мне и 30 нет, руки-ноги отлично функционируют, но я заправляю постель, только если мама собирается зайти, и уж точно не откажусь, если сестры предложат делать это за меня.
– Мне иногда кажется, люди в наше время не ценят того, что имеют, – замечает она, слушая, как мистер Линдли на соседней кровати осыпает ругательствами медсестру, снимающую ему швы. – Честно говоря, мне неудобно было отнимать у хирургов время со своим суставом, но племянница настояла.
Мне кажется, таких людей как миссис Маллен больше не выпускают. Мое поколение – сплошные нытики. Мы уверены, что весь мир нам должен. Однако если он кому и должен, то таким людям, как миссис Маллен. Она бросила учебу в 15 лет, хоть и заслужила бесплатное место в филологическом колледже. До 20 лет кормила мать и четырех сестер, работая на фабрике. На этой фабрике и осталась до самой пенсии. Она ни разу за всю жизнь не брала больничных и отпусков. Даже когда рожала своих троих детей.
Однако миссис Маллен вовсе не бессловесная тихоня. Она поднимает голос, если считает, что повод того заслуживает. Всю жизнь она состояла в профсоюзе, боролась за равные права для женщин, и, как сообщила она мне с широкой улыбкой, ее фабрика была первой в стране, где их ввели. Она сражалась за пенсионное обеспечение и выплаты по инвалидности.
– В те времена мне некогда было болеть, слишком много дел. Надо было отстаивать права всех этих девушек. Условия, в которых некоторым из нас приходилось работать, были просто кошмарные. Сейчас таких никогда бы не допустили, можете мне поверить.
Причина, по которой их теперь бы не допустили, – это тоже миссис Маллен и такие люди, как она. Я никогда не работал так тяжко, как эта пациентка, и почти наверняка никогда не буду.
Быть интерном нелегко, но, в смысле работы, есть варианты куда хуже. Например, пахать на фабрике 50 лет без отпусков. Возможно, если бы нашему поколению пришлось посидеть у койки матери, умирающей от туберкулеза, мы с большим уважением относились бы к нынешней системе здравоохранения и уж точно не орали бы на медсестер, пытающихся снять швы.
Сегодня я просто не поверил своим глазам, когда пришел купить сэндвич в больничном киоске «Лиги друзей» и увидел за прилавком (вы не поверите!) миссис Маллен.
– Что вы здесь делаете?! – воскликнул я, разинув рот. – Мы же выписали вас только на прошлой неделе! Вам надо сидеть дома, отдыхать.
– О, я так и делаю, – последовал ответ. – Я тут только пару часов в неделю. Увидела объявление о поиске волонтеров. Это
