появиться на свет прямо посреди концерта?» – ничто не заставит ее забыть эту фразу.
Вот комочек радости по имени Эстебан прижат к ее груди. Она сжимает его маленькое тельце и, слегка прикрыв ресницы, снова и снова радуется его приходу в этот мир.
Амира вдруг вспомнила, какое чувство всеобъемлющего счастья ее охватило, когда она обнимала его, будущего короля, одетого в мягкий фланелевый комбинезончик. Она вновь увидела, как он сунул палец в рот и с каким любопытством обозревал все вокруг своими детскими глазенками.
Вот она стоит за можжевельником. Через секунду няня упадет, проиграв сражение со снотворным, а Амира выйдет один на один с сыном, который ее так и не узнает тогда.
Перед глазами один за одним мелькали кадры.
Вот они летят в Боснию, и она гадает, не слишком ли рано собралась посвятить ребенка в свои секреты. И как он сжал своей ручонкой ее руку тогда. Когда они услышали Вторую Симфонию, ту самую, под которую он чуть не родился.
Она вспоминала, каким мудрым мальчуганом он был, и как ставил ее в тупик своими вопросами. А потом, когда немного подрос, с какой ловкостью общался с любым человеком. И как она тогда подумала, что из него вышел бы неплохой дипломат. Или политик.
Потом она вдруг увидела, как его похитил какой-то псих незадолго до смерти Люка.
А затем клубящийся вихрь памяти перенес ее на церемонию коронации. Тяжелый меч медленно опустился на плечо сына, которого она вот только вчера прижимала к себе, такого кроху. Услышала, как он произносил клятвы верности короне и своей стране.
И, наконец, в ее голове вспухшим утопленником всплыла мерзкая запись, на которой было показано, как из какого-то автомобиля на полном ходу в сточную канаву выбросили его бездыханное тело.
Да, изверги не посмели обезглавить короля, как они всегда поступали в подобных случаях со всеми остальными людьми. Но тело Эстебана получило слишком много повреждений во время падения из автомобиля, поэтому-то и хоронили его в закрытом гробу.
Амира не заметила, как самокрутка выпала из ее руки и потухла, а сама она, зажав голову между коленями и вцепившись пальцами в собственные волосы, выла белугой, рыдая во весь голос, не видя и не слыша ничего вокруг.
Вдруг она встрепенулась. Сегодня же особенный день. День ее рождения. Она не справляла этот день уже чертову дюжину лет, умноженную еще на такую же дюжину.
Она подошла к небольшому черному роялю, одиноко примостившемуся в углу комнаты. Присев на банкетку, она открыла крышку и равнодушно поглядела на клавиатуру. Как же давно она не подходила к инструменту. Интересно, получится ли сыграть сейчас что-нибудь технически сложнее собачьего вальса.
Достав новую самокрутку, она зажгла ее и, держа в зубах, стала лениво блуждать по клавишам. Положив дымящийся окурок в пепельницу, она заиграла Вторую Сонату Шопена, постепенно складывая ноты в аккорды, отрывистыми стаккато уносившими ее в мир фортиссимо, через скерцо бросив прямо в похоронный марш.
Она
