взбираясь на ее пьедестал. Он же, будучи уверенным в своем стабильно прибыльном до подноготной изученном им бизнесе, недооценил чужие силы. В кои-то веки, расслабившись, он позволил себе включить режим сохранения энергии. Но вскоре ощутил, что в марафонской гонке под названием жизнь допустил непростительный промах. Оторваться теперь можно было, разве что, удвоив силу. А силы уже не те. И желание, пожалуй, тоже. Слишком хорошо он знал, что ждет его на той высоте, с которой жизнь понемногу начала его сталкивать.
2
Так все и шло до того непривычно холодного августовского вечера. Домой не спешилось. Хотелось подышать свежим воздухом, окунуться в прохладу. Это очищало, возвращая в малой мере то, что успело растеряться с годами. Русский-то он, может быть, и новый, но со старой, прежней душой остался. Ни то ни се. Средним получился.
Миновав Исаакиевскую площадь, прихрамывая, пошел он дальше. Почему-то ноги сами повели к Мойке. Ясно, почему. Вот так бы – камень на шею, и сигануть с мостика. Тоскливо огляделся вокруг. Скверная штука жизнь… Поди ж ты, держишься, из последних сил цепляешься.
Окунувшись в невеселые думы, хромал он в вечерних сумерках по безлюдной аллее. То припускал, то моросил противный мелкий дождь. Мокрая листва неприятно липла к туфлям, ветер развевал полы плаща, с презрением бросая в лицо горсти мелких капель. Каждый шаг отдавался в нем тупой болью. Прогулка не получалась. Домой бы, пожалуй. Может, хоть сегодня без сцен обойдется.
Скользнув взглядом по переулку, Алекс остановился, стер о поребрик прилипшую к подошве листву. И за машиной не с руки возвращаться, и до метро топать, и такси здесь не поймаешь. Питер, Питер… Здесь бы только перевороты устраивать. Разве можно здесь жить спокойно уставшему человеку? Не для этого в тебя вложил свою бунтарскую душу Великий Петр. Знал бы он, что из этого получится…
Внезапно взгляд его скользнул по женщине, одиноко сидевшей на лавке. Мокро ведь. Вроде не замечала. Понуро уставившись перед собой, дымила она сигаретой. Мозг его ослепительной вспышкой озарило единственное желание – закурить. Непослушными мокрыми пальцами Алекс достал сигарету и привычно пошарил по карману. Зажигалки не было. Не складывалось у него с зажигалками. Но сейчас… Подойти бы, огоньку попросить. Сама же от чего-то прикурила? Да и пройти-то всего ничего. Но что-то останавливало, что-то не пускало. То ли взгляд ее задумчиво-печальный, то ли вид ее устало-отрешенный. Странный вид. Непонятный. Казалось, что послать могла элементарно, и в то же время думалось, что могла спокойно протянуть зажигалку, согрев теплотой своих серых глаз. Почему серых? Чертовщина какая-то… Какая разница, каких? На кой они ему, ее глаза? Замороченная жизнью среднестатистическая русская баба. «Да миллионы таких», – говорил холодный рассудок. «Истерзанная женщина», – шептало сердце. «Тебе-то что? Ты ее терзал? – не унимался рассудок. –
