русло, разъединяясь, снова сливаясь воедино. Было еще что-то. Но он почему-то запомнил только это: диван, сочную зелень, дождь и ее глаза, в бездонной глубине которых были его счастье и покой.
Не смея взглянуть на него, с обреченным видом застыла она в полумраке комнаты. Сняв плащ, он подошел к ней и властно начал снимать с нее то, что в быту именовалось одеждой. Но сейчас он не видел, что снимал. Она покорилась без единого звука, но в глазах отразилась такая боль, что руки его невольно опустились. Он замер в нерешительности. Боль отступила, а может, нет, но она сама начала раздеваться. Он не помнил, как сорвал с себя одежду. Помнил только ее бледное тело на матово-черной коже дивана. Он ощущал его, словно дурманом обволакиваемый его пьянящей теплотой. Он растворялся в убегающих и снова приближающихся ее глазах. Он касался губами дождевых капель, заплутавшихся в ее волосах. Он жадно прижимал к себе это худенькое тело, ощущая на себе его слабые объятия. Так хотелось подольше задержаться в этих робких нежных объятиях, в этой тихой мучительно приятной мелодии своего тела, но сладостный миг уже обволакивал его сознание дурманящей пеленой. И даже сквозь эту пелену он видел ее глаза. Только ее глаза… Он боялся оторваться от них, как корабль от маяка в бушующем море. И эти глаза все поняли. Они проникли в его душу тихим светом, развеяв страх и холод одиночества. И душа оттаяла. Она оттаяла от обыкновенного человеческого участия. Как мало, оказывается, человеку нужно для счастья…
Приподнявшись, он уперся локтем в кожу дивана. Она замерла, прикрыв руками грудь и потупив взгляд. И вдруг он потерял эту связь.
Ловко освободившись из его объятий, она подхватила одежду и замерла в напряженной нерешительности. Неужели безвозвратно? Жаль… Все в этом мире имеет свое начало и свой конец.
Он встал с дивана и, боясь невпопад уроненным словом разорвать еле ощутимые нити этой внезапной связи, начал одеваться. Пусть так. Лучше молча уйти. Да и сказать, собственно, нечего. Надев пиджак, он достал из внутреннего кармана пятидесятидолларовую купюру и бросил на диван. Да она бы и не повернулась. Не до этого ей было. Всем своим видом она сейчас просила, умоляла об одном – оставить ее в покое.
Надев плащ, он замер в нерешительности. Никакой реакции с ее стороны.
«Неудобно получилось», – подумал он, выходя из комнаты. Минуя коридор, прикрыл за собой входную дверь. Не закрыл, а неосознанно прикрыл. Спустился по ступенькам.
Под напором ветра слабо поскрипывала на старых проржавевших петлях распахнутая дверь. Дождь расплакался всерьез и надолго. В сгустившихся сумерках пролетали одинокие листья и падали в частую рябь расплывшихся луж. Прислонившись к дверному косяку, Алекс смотрел бездумным взглядом в никуда. Отчаянно хотелось курить. Вынув сигарету, он машинально похлопал по карману. У кого бы прикурить? У дождя, разве что… Курить хотелось все сильнее. Ноги сами повели его обратно. Кому нужен этот обман? Не мог
