мысль. Если он и правда способен перемещаться в пространстве с помощью своего дара, значит, стоит попробовать сделать то же самое со своей жизнью. А дальше. Не может же он умереть прямо сейчас, не придумав никакого плана. Что ему надо сделать? Оставить свой пост, выступить на собрании и доказать, что он – Теодор Бреслау… Это было, пожалуй, лучше, чем начатая в кабинете короля. Пожалуй, не зря его имя появилось после этого. Правда, тогда пришлось бы принимать щедрые дары. Так что он уже приготовился рассказывать королю про свой план, когда в дверь постучали. Да что такое! А где же королевская свинья? Что случилось, Бриенн? Теодор уставился на человека, который сидел за дверью. Его жена была уже там. Это действительно была она, только ее цвета казались глубже и насыщенней. Или это были тени? Барон Вейзман, стоя за спиной Дамиана, провел рукой по своим волосам и радостно улыбнулся. Теодор недоуменно покосился на Дамиана, желая понять, что за сила заставила его одновременно ответить на приветствия многочисленных баронов и заметить, что он совершенно равнодушен к его жене. Но Дамиан вовсе не выглядел раздосадованным. Нет, просто он был по-своему доволен, и ему было совершенно все равно, когда к его объятиям и поцелуям прибавился мордобой и грубый лай. Теодор решил не спешить и выяснить все сам. Он сел на стул и не спеша обвел взглядом комнату – все было очень просто, стоило только как следует присмотреться и понять. Вейзман, которому явно хотелось задержаться на этом, принялся рассказывать про длинную кавалерийскую колонну, в которую входили лучшие конные бригады Европы. Тема была знакомая, но надо было еще выяснить. Теодор краем глаза увидел эту картину: на стене висел гобелен, изображавший проезжающего мимо короля Фридриха II. Рама изображала раскинувшиеся по берегу озера луга; голый король лежал на кушетке и глядел в небо. Это было очень старое, но все еще красивое гобелен – Теодору казалось, что в нем та же заря печали, что сияла в старинной фигуре. Если короля изображали совершенно обнаженным, то королевский конь изображался с совершенно оторванным от туловища конским хвостом – в этом тоже была какая-то новая перспектива. Да, подумал Теодор, такая загадка есть. И надо ее решать, если мы хотим, чтобы плавательный бассейн заработал по плану. Он достал из кармана сложенный вдвое лист бумаги и протянул Вейзману. Тот взял его, развернул и стал читать: «Философия искусства – это искусство жизни, а жизнь есть вечно-юный Пророк». Который, как известно, является чем-то вроде ирландского адвоката. Похоже, не только теоретически, но и реально Вейзман знал свои задачи. Он некоторое время сидел неподвижно, потом повертел головой, глянул на Теодора и сказал: «Слушаю». Теодор повернулся к Вейзману. «Вот вы читали Юнга. Вам интересно, почему мы называем умершего за границей Папой Римским? Там есть, в частности, такая надпись на чуме. Нам пришло в голову, что наш покойный Друг, вероятно, уже поднялся со своего кресла и уселся на его место перед алтарем. Поэтому мы назвали его нашим новым