тоже душа есть?
– Нет, мертвец – это жизнь в смерти, после души. Так дом, даже брошеный, остаётся человеческим жильём, потому что в нём когда-то жили люди. И мертвец одушевлён одним былым присутствием души, эхом её, пока оно окончательно не исчезнет, – мертвец тоже свой имеет срок. И труп.
Дедушка заметил вопросительный взгляд Василька.
– Труп – это когда даже мертвецкое эхо души улетучилось. Мертвее трупа ничего уже не бывает. Если мертвец ещё хранит следы умершей личности, как умолкший колокол некоторое время звон, то труп же – это окончательно мёртвый, точно резина, материал. И виден он, в сущности, недолго. За год-другой сгнивает до костей.
– А с костями что происходит?
– Прахом делаются. В городе мертвецов прахом называют, когда в крематории сжигают. Не дают человеку положенный срок в мертвецах пожить.
Непонятно Васильку, на что всё-таки душа похожа.
– Можно сказать, она – как пар. Умирает человек и холодеет. Вот борщ готовят, кастрюля дымит. Ведь не просто в ней вода кипит: то души из продуктов вылетают. Облако в небе – тоже чья-то душа. Говорят, за горизонтом, куда облака плывут, находится страна умерших. Те, кто верят в это, до заката хоронят, чтобы отходящее на покой солнце прихватило умершего с собой.
За полями уже дробно грохотало. На окраине неба вздулась голубой жилкой молния.
– Слышишь? – дедушка остановился. – Кузнечики притихли, значит, ливень скоро и до нас доберётся.
Горячий воздух медными волнами перекатывался в колосьях.
– Пойдём быстрее, – дедушка протянул Васильку руку, – авось сухими к бабушке успеем.
Василёк едва поспевал. Стараясь приноровиться к широким шагам деда, он почти бежал. Навалился ветер. Поле со всех сторон зашелестело.
– Слово “душа” неспроста с дыханием созвучно, – дедушка пригладил растрепавшиеся седые вихры. – Ветер – он тоже дыхание. Был в народе один старинный способ умершего послушать. Для этого его на сквозняке оставляли. Ветер заменял душу, и мертвец говорил, но если прекращался сквозняк, то замолкал, и уже навсегда. Поэтому, если хотели, чтобы мертвец всегда говорил, клали его, ещё не умершего, в особом доме на высокой горе, с четырьмя дверями. Двери всегда распахнутыми держали, чтобы ветер в доме гулял и мертвец сокровенное бормотал.
– О чём? – спросил Василёк.
– О настоящем Рае. Который в народе Ирием звался, пока его попы на свой лад не переиначили. Давно в наших краях был говорящий мертвец, дед Тригорий. Его многие слушать ходили, он больше семидесяти лет говорил. Все, кто дорогу к нему знали, в революцию или Гражданскую войну померли. И я бы не узнал, да найти посчастливилось. Мне лет тогда семь было. В лесу потерялся, блуждал полдня, аукал, потом к обрыву, аж туда, где река Устень течёт, вышел. Там на обрыве дом его и стоял, небольшой такой, из осиновых брёвешек, вместо окон двери на все стороны света. Я голос как услышал – сначала обрадовался, потом
