повыдует напрочьПоследние крохи
Сомненья,
Что терзало когда-то
Наши сердца
И умы.
Ни того,
Ни другого
Не будет уже
И в помине.
Да и незачем,
Если
Даже могила пуста.
Но пока
Суть да дело,
Пусть Иуда
Висит на осине
И горячие губы
Лепечут
О Воскресенье Христа.
Ну, конечно,
Другой,
Не имевший обиды
На зренье,
Что-то там разглядит,
Не подвластное
Даже уму.
Если есть
Настоящее
В мире
Смиренье,
Это – знать,
Что умрёшь
И тогда лишь поймёшь,
Что к чему.
«Вот лепестки цветка…»
Вот лепестки цветка,
Разбросанные ветром.
Не жизнь так коротка,
А смерть быстра с ответом.
Весна вернёт цветы:
Господь всё побеждает.
Но жаль мне красоты,
Что лишь мгновенье знает.
И всё ж зацепка есть
В житейской круговерти:
О Воскресенье весть,
А, значит, о бессмертье.
Портрет Нарышкиной
(1799)
Портрет Нарышкиной в тени
Её умолкнувшего пенья
Напоминает мне те дни,
Когда вся жизнь – одно мгновенье.
А юность тем и хороша,
Что и раскрыл Боровиковский.
Её вспорхнувшая душа
Ещё звучит в его наброске.
Не cхвачена наверняка,
Но и неявным очертаньем
Она бессмертьем нам близка
И сладострастным обаяньем.
Крым
Крым – это Рубенс моря.
Не пишет, пышет он,
Горячим солнцем вторя
Сиянью синих волн.
Не краски по приметам,
Здесь жизни торжество.
Закаты и рассветы
В палитре у него.
А холст – да он повсюду,
Весь мир на рубеже.
Есть где явиться чуду
И явлено уже.
Тут не искусство – что-то,
Что ближе к бытию.
Он в кровь своих полотен
Подмешивал свою.
Но это, как в сосуде
Налитое вино:
Всегда собою будет,
Пока собой хмельно.
«Эх, ватник-телогреечка…»
Эх, ватник-телогреечка,
Судьба к тебе строга.
Хоть не блестит копеечка,
А всё-таки деньга.
Почём она, болезная?
Тут счёт совсем простой.
Была она, железная,
Дороже золотой.
И ты, сермяга серая,
С тебя такой же спрос.
Славна ты не манерами,
А стойкостью в мороз.
В тебе наш век отметил
Перелицовок дар,
Сложив гусарский ментик
И
