вскоре голос твой пропал –иссох от жажды.
Росинки ты не получал,
ни слова правды.
Тебя, поэт, бог покарал
за святотатство.
Он истины, как ты, не знал,
само коварство…
Это был бунт. Открытый, надрывный, болезненный. Отчаявшись «достучаться до небес» и получить, наконец, ответы на свои вопросы, Борис дошел до богоборчества. Молчание Бога в ответ на свои вопрошания об истине Борис счел «коварством», как ранее обвинил в коварстве саму жизнь, обрекшую его на бессмысленное и бесцельное существование.
Сам того не понимая, он жаждал и требовал ни много ни мало откровения Истины. Ни слов о ней, каких-то доказательств, аргументов, а непосредственного познания ее самой. Не сознавая того, он требовал прямого богообщения. В сущности, в этом Борис повторял бунт Иова17. Он готов был судиться с Богом, если… если Он действительно есть…
Неожиданно Борис получил ответ… но не от Всевышнего, а от поэта, что в тот момент для него было почти равнозначно. Ему пришла заказная бандероль, в которой он обнаружил сборник стихов Ираклия Абашидзе с циклом стихов «Палестина, Палестина». На обратной стороне обложки Борис увидел краткие слова благодарности «за прекрасное письмо» и автограф. Борис был счастлив и горд тем, что ему, безвестному читателю, ответил не просто именитый поэт, а на тот момент еще и Председатель Верховного Совета Грузинской Советской Социалистической Республики, своего рода живой небожитель советского пантеона. Борис внимательно прочитал цикл «Палестина…», написанный в 1960–1963 годах и состоявший из двух вступительных, одного заключительного стихотворений и восьми «Голосов», «услышанных» автором в грузинском Крестном монастыре Палестины, последнем убежище Руставели, почившего там в тринадцатом веке. «Голос у Голгофы» был центральным в цикле и самым значительным во всем сборнике. Но отчаявшемуся сердцу Бориса оказались близки еще несколько строф. От лица легендарного древнего поэта Грузии его современный почитатель писал:
Зачем
богоотступничество мне
в вину вменяют
и грозят расплатой,
когда на свете
о моей вине
ты ведаешь один,
мой бог распятый?18
Нечто подобное Борис пытался выразить и в своих стихах. Спор человека с Богом, упреки, обвинения – это отношения двоих и третий здесь не судья. Существуют только двое: Творец и тварь, наделенная Им разумом и свободой. Свободой, способной бросить вызов Самому Творцу:
«Не знаю, похулишь или похвалишь,
лишь твоему подсуден я суду,
судья всевышний мой,
и от тебя лишь
великодушья и прощенья жду.
…………………………………
Ты поклоненья требовал слепого,
Коленопреклоненья одного,
но только мысли, воплощенной в Слово,
я поклонялся,
