нашла лопатку с обломанным черенком, подправила холмик пообсыпавшейся могилки. Качнула рукой лавочку и столик. Лавочка стояла еще крепко, а вот бревнышко, на котором держалась крышка столика, подгнило и вот-вот могло подломиться.
«Достать надо где-нибудь столбик… Схожу к соседу – он за бутылку достанет. И привезти поможет. А покрасить я и сама смогу!»
И вдруг подумала: «Так вот и умру, ничего не узнав о Шурике. И похоронить меня будет некому…»
С кладбища Валентина Михайловна заехала к своей давней подруге, Анне Кирилловне.
Анна Кирилловна очень обрадовалась, увидев Валентину Михайловну.
– Валя! Мы ведь с тобой лет пять не виделись!
Они поужинали. Вспомнили всех, кто работал в их бригаде на ткацкой фабрике. Потом разговор как-то свернулся, Анна Кирилловна включила телевизор, и они просидели молча часа два.
Валентина Михайловна вышла от Анны Кирилловны, когда на улице было уже темно. Подморозило. Как-то очень ярко горели фонари.
…Медленно шла Валентина Михайловна от остановки к дому. Ледок на лужицах постанывал и хрупал под ногами. – «Как живые стонут». – Валентина Михайловна оглянулась. Продавленные каблуками лужицы зияли черными дырами. Такими вот черными дырами зияли во время войны разбитые окна брошенных домов. У Валентины Михайловны перехватило дыхание. С трудом дошла она до своего дома.
Двор показался Валентине Михайловне необыкновенно чистым и уютным. Она села на лавочку. Светил месяц. Из черноты неба выглядывали звезды. Валентина Михайловна долго смотрела на них.
«Вот бы у кого спросить… Они-то все видели, все знают…»
Валентина Михайловна сидела на лавочке, кутаясь в воротник, заложив пальцы в рукава. Становилось все холоднее. Надо было идти домой. Но ей так не хотелось! С трудом пересиливая нежелание, она все же поднялась с лавочки.
В подъезде был полумрак. Проходя мимо дверей соседней квартиры, Валентина Михайловна услышала музыку, говор, смех.
«Гуляют…»
Она грустно улыбнулась.
Валентина Михайловна долго искала ключ в карманах пальто, в сумке, хотя точно знала, что лежит он в кармане платья. Потом возилась с замком, хотя тоже знала, что он открывается, если чуть приподнять дверь за ручку.
Наконец открыла замок, вошла в квартиру.
Не включая свет в прихожей, заперла дверь.
Посмотрела в зеркало, но ничего кроме темного силуэта в нем не увидела.
Хотела подойти к окну и задернуть шторы, но так и остановилась посреди комнаты.
Она стояла посреди комнаты, изредка смахивая дрожащей рукой слезы. Казалось, что и кровать, и круглый стол со скатертью, и шкаф, и фотографии на стене, все они, как живые существа, с сочувствием смотрели на Валентину Михайловну.
Ей было нестерпимо обидно.
«За что же
