как тайное учение, а на Памире сохранялся даже в открытой форме. Разумеется, памирский исмаилизм – это не египетский «оригинал». Здесь много древних индо-иранских образов и смыслов. Даже священный язык в этой традиции персидский, а не арабский. Исмаилиты не исполняют намаза. Их молитвы – это зикр: с музыкой, песнями и танцами. Памирцы паранджи не носят, бороды тоже. Поэтому в суннитской среде исмаилитов за мусульман вообще не считают, принимая за сектантов-язычников.
В Афганистане исмаилитская община сохраняла в период советской оккупации нейтральное положение между фронтами. Исмаилиты помнили о своей дискриминации во времена старого королевского режима. Красная власть Бабрака Кармаля, будучи атеистической, пыталась заигрывать с исмаилитами, как с «угнетенным классом», намереваясь использовать их в борьбе с моджахедами-суннитами. Та же политика велась в отношении суфийских орденов и шиитских общин, тоже притеснявшихся старым режимом. Мой попутчик-службист имел, кроме того, опыт аналогичного «мистического» посредничества в Иране, где советские (и другие) разведки старались найти себе партнеров в несистемной среде суфийских орденов и иных религиозных миноритариев. Вместе с тем Хомейни он оценивал неоднозначно, не считая того примитивным буквалистом: «Хомейни занимает позицию где-то между шариатом и тарикатом».
Это можно было понять так, что Хомейни открыт к суфизму. Между тем исмаилиты называют себя ахли-хакк, что значит «люди истины», и состоят, таким образом, в хакикате[64]. При этом памирская община пира и маарифа[65] Насира Хисрава идет вслед за своим основателем путем маарифата. Отсюда зикры вместо намазов и язык поэзии, персидский, вместо языка богословия, арабского. Мазар Насира Хисрава находится в Хороге, на афганской стороне Пянджа. Мой попутчик ехал как раз в Хорог. В то время Памир был закрытой пограничной зоной. Для въезда требовалось специальное разрешение, так что я при всем желании не мог воспользоваться случаем, чтобы попасть в этот загадочный и абсолютно закрытый город.
Я вышел из «газика», немного не доехав до Калаи-Хумба, на развилке к Миенаду. Там поймал еще одну машину. Это был грузовик, в кузове которого ехали человек шесть баба-ев – все в белой одежде и белых чалмах. Как я сразу догадался, команда направлялась к Хазрати-Бурху. Стоял самый разгар зиаратного сезона. Мы проехали Миенаду, высадились уже где-то под Лянгаром и двинулись дальше пешком.
По пути набрели на большую группу местных девушек, которые, рассыпавшись по склону, собирали какие-то травы. Все девушки были с длинными косами и в ярких платьях и платках с золотой нитью – прямо-таки пастушки-гопи, ждущие своего Говинду[66]! Наш зиаратный бабайский «белый блок» проходил сквозь девушек, словно параболическое вторжение, дефлорирующее сансарную сентиментальность перспективой «перпендикулярного» вызова. Единственный «небелый» в команде был я, облаченный в синий халат-чапан, подбитый ватой и перехваченный армейским
От
В суфизме – носитель интуитивного мистического знания духовной истины, достигаемого скорее через опыт экстаза, чем посредством рациональных выводов. Иногда маарифат трактуется как четвертая ступень мистического познания, достигаемая пророками и поэтами.
Защитник коров (
