можно подняться где-то за полчаса. Когда я оказался перед мраморной аркой, уже почти совсем стемнело. Однако в пещере горел огонь, бросая блики на гробницу святого и неровную поверхность внутреннего свода, мерцающие неясными образами фантастических ликов и персонажей. Рядом сидел безбородый карлик в полосатом халате и огромном тюрбане. Это был Ашур – хранитель гробницы.
Ашур проводил здесь бульшую часть года, присматривая за святыней и принимая паломников. Многие бабаи по пути к Хазрати-Бурху стремились подняться и к Хазрати-Аллоуддину, рейтинг которого был несколько ниже, чем у Бурха, но вместе с тем достаточно высок, чтобы на протяжении всего зиаратного сезона привлекать к себе набожных странников не только из округи, но и со всего Таджикистана и даже из-за его пределов. На зиму, когда жить в пещере было практически нельзя, Ашур уходил к своей жене в Душанбе, чтобы ранней весной вновь заступить на свою почетную вахту. Денег ему за этот труд никто не платил. Хранитель святыни жил подаяниями паломников и посильной помощью местных жителей. Например, обустроить мазар ему во многом помог Эрик. Говорят, Ашура периодически пытались шугать милиция и гэбэшка, видимо, за «тунеядство». Однако он не сдавался и упорно держал оборону против режима.
Он встретил меня очень радушно, как старого знакомого. Развернул скатерть-дастархан, предложил чаю. Потом встал на намаз, а я сел медитировать. Неожиданно тишину созерцания разорвал жуткий рык. Я в панике открыл глаза. Ашур сидел на краю пещеры, усиленно вглядываясь в темноту.
– Это хирс. Он тут на гора живет, покущить ходит!
Хирс – значит медведь. Видимо, Ашур был с ним хорошо знаком. Он собрал обломки старых лепешек в дастархан и нырнул во мрак арчовника, подходившего прямо к порогу мраморного склепа. Я слышал лишь шорох осыпающейся щебенки и шум ветвей. Затем все стихло. Потом вновь зашуршала щебенка, зашелестели кусты. Мне показалось, что в нескольких метрах от меня в непроглядной нави[69] блеснули желтые медвежьи глаза, отражая блики пещерного костра. Инстинктивно я отпрянул от края грота к огню, зная, что зверь на свет не сунется. В этот момент из темноты выпорхнула маленькая сгорбленная фигурка Ашура. Он весело подмигнул:
– Э-э, как диля? Харощий?
Я многозначительно вскинул подбородок, цыкнув языком. Мы вновь уселись пить чай и долго беседовали о мастерах и инициатических линиях. Четыре благих имама, по словам Ашура, давали начало четырем путям исламской традиции: «Омар – шариат, Осман – тарикат, Абу-Бакр – хакикат, Али – маарифат». На мой вопрос об ишони Халифе Ашур возвел глаза к небу:
– О, это большой ученый, очень святой, вся округа его уважает!
Халифа твердо стоял в хакикате. Насколько я позже мог себе представить, именно патронаж ишана над святыми местами долины позволял Ашуру относительно беспроблемно – по азиатским меркам – уклоняться от достачи властей,
Загробный мир в языческой традиции.
