была написана нежность, и Мередит, хотя и выглядела несколько обескураженной, тут же заверила его, что ничего страшного, – наоборот, приятно, когда тебя так ценят.
– Она умеет определять, где сделана одежда, – объяснил Стефан. – Она не надевает ничего, что было произведено в потогонных мастерских.
– Я покупаю одежду только в тех местах, которые упоминаются в списке на сайте «Свободно от потогонок», – просто сказала Мередит. – Мы с Бонни должны тебе кое-что рассказать, – добавила она. Она начала рассказывать Стефану о ночном пророчестве, а Бонни тем временем увела Елену в ванную и помогла переодеться в шорты (они пришлись впору) и небесно-голубую кофточку (она оказалась чуть-чуть великовата).
Этот цвет идеально оттенил цвет ее волос – спутанных, но по-прежнему великолепных, однако, когда Бонни поднесла ей захваченное с собой зеркальце – все осколки старых зеркал уже были выметены, – Елена была озадачена, словно щенок, которого заставляют посмотреть на свое отражение. Бонни держала зеркало у нее перед лицом, а Елена то и дело выглядывала то с одной стороны зеркальца, то с другой, как играющий в прятки ребенок. Бонни смогла только расчесать спутанную золотую массу, ведь Стефан совершенно явно не знал, что с ней делать. Когда волосы Елены наконец стали гладкими и шелковистыми, Бонни с гордостью вывела ее из ванной, чтобы продемонстрировать остальным.
О чем тут же пожалела. Остальные были погружены в явно невеселый разговор. Бонни нехотя отпустила руку Елены, которая тут же вспорхнула – в буквальном смысле слова – на колени к Стефану и присоединилась к остальным.
– Разумеется, мы все это понимаем, – говорила Мередит. – Даже до того, как у Кэролайн поехала крыша, какие еще, по большому счету, были варианты? Но ведь…
– О каких вариантах речь? – спросила Бонни, усаживаясь на кровать рядом со Стефаном. – Вы о чем?
После долгой паузы Мередит встала, подошла к Бонни и приобняла ее.
– Мы говорили, почему Стефану с Еленой надо уезжать из Феллс-Черч, причем как можно дальше.
В первую секунду Бонни не отреагировала никак; умом она понимала, что должна что-то почувствовать, но была слишком сильно потрясена, чтобы разобрать, что именно. Когда к ней вернулся дар речи, она, как будто со стороны, услышала собственный голос, который тупо произнес:
– Уезжать? Почему?
– Ты сама видела, почему. Вчера, – сказала Мередит, темные глаза которой были наполнены болью, а лицо – редкий случай – выражало нестерпимую муку. Но на данный момент Бонни не интересовала никакая мука, кроме ее собственной.
И теперь эта мука накрыла ее, как снежная лавина, и утопила в раскаленном снегу. В обжигающем льду. Каким-то образом ей удалось просопротивляться достаточно долго для того, чтобы сказать:
– Кэролайн ничего не сделает. Она подписала клятву. Она знает, что нарушить ее – особенно после того, как… кое-кто другой тоже ее подписал…
По-видимому,
