торопливо подошел к единственному целому окну и опустил штору – на тот случай, если какому-нибудь ворону придет в голову подглядывать в окошко. Потом он вернулся. Елена, чуть-чуть покрасневшая, была в той же позе, с по-прежнему закрытыми глазами. Иногда Стефану казалось, что, когда Елена хочет поцелуя, она способна таким образом прождать целую вечность.
– Любимая, это действительно получится так, как будто я тебя использую, – сказал он и вздохнул, а потом наклонился и поцеловал ее – нежно и целомудренно.
Елена издала разочарованный звук, очень похожий на кошачье мурлыканье и закончившийся вопросительной ноткой. Она потерлась носом о его подбородок.
– Милая моя, любимая, – сказал Стефан, погладив ее по волосам. – Бонни распутала все и не сделала тебе больно? – Но исходящее от нее тепло уже затягивало его, и он терял силу воли. Верхняя челюсть уже начинала ныть.
Елена снова потерлась носом о подбородок – на этот раз требовательно. Он поцеловал ее чуть подольше. Рассуждая логически, он понимал, что она уже взрослая. Она была старше и неизмеримо опытнее, чем девять месяцев назад, когда они забылись в страстных поцелуях. Но его никогда не оставляло чувство вины, и он не мог не беспокоиться о том, что она не высказала своего согласия, находясь в здравом уме.
На этот раз мурлычущий звук был полон отчаяния. С нее довольно. Ни с того ни с сего она взлетела ему на руки, так что он вдруг оказался перед необходимостью держать на руках теплый, плотный сгусток женственности, и ее «Пожалуйста!» в ту же секунду зазвенело яснее, как звук хрусталя, по которому проводят пальцем.
Это было одно из первых слов, которое она научилась мысленно передавать ему, когда только очнулась, немая и невесомая. И – была ангелом она или нет – но она точно знала, что делает с ним это слово.
Пожалуйста!
– Милая моя малышка, – простонал он. – Любовь моя…
Пожалуйста!
Он поцеловал ее.
Наступило долгое молчание, а потом он почувствовал, что его сердце бьется все чаще и чаще. В его объятиях была теплая, обмякшая Елена, его Елена, когда-то пожертвовашая ради него жизнью. Сейчас они были только вдвоем, они принадлежали друг другу, и Стефану не хотелось ничего менять. Этому наслаждению не мешала даже быстро усиливающаяся боль в верхней челюсти; она сменилась удовольствием от ощущения теплых Елениных губ, которые, дразня, приоткрылись под его губами подобно крыльям бабочки.
Стефан иногда думал, что Елена ближе всего к пробуждению в те мгновения, когда, как сейчас, пребывает как бы в полусне. Именно Елена всегда была инициатором подобных ситуаций, а он лишь подчинялся, не в силах отказать ей. Как-то раз он попытался прервать поцелуй, и тогда Елена, прекратив телепатический разговор, отплыла в дальний угол, уселась среди пыли и паутины и… расплакалась. Стоя перед ней на коленях на жестком дощатом полу, он никак не мог ее утешить. Уговаривая Елену успокоиться, Стефан чуть было не расплакался сам,
