первой стоянки – об этом прискорбном факте известил своего хозяина один из соглядатаев, прислав почтового голубя с коротким сообщением на лапке. Главный сборщик налогов рвал и метал. Подушки и валики летали по комнате; нежный гусиный пух из разодранных одеял кружился в воздухе; опахало, отобранное у махальщика, ходило по спинам прислуги, компактной кучкой метавшейся по комнате из угла в угол, но при этом даже не помышлявшей о бегстве – будет еще хуже. Семнадцать жен Мансура заперлись в гареме, прижимая к себе плачущих детей. Никто не мог понять, что вдруг нашло на уважаемого всеми человека. В такой ярости его еще никто ни разу не видел. Бывало, конечно, разойдется Мансур-ако из-за какого-нибудь пустяка, вроде: не так косу перед ним поставили, криво подушку под бок подложили или слуга мало чаю в пиалу нацедил. Побуянит Мансур-ако немного, позверствует да и успокоится. Но на этот раз все было серьезно и даже очень.
– Проклятые идиоты, черные щенки! – рычал Мансур, разрывая в пух и прах очередную подушку. – Тупые ленивые ишаки! Не суметь выполнить такое простое дело!
– Господин, – в чуть приоткрытую дверь бочком протиснулся слуга, непрестанно кланяясь, – к вам Черный Махсум с телохранителем.
– Ага-а! Ну, я ему сейчас задам! – обрадовался Мансур, бросая подушку и вскакивая на ноги. – Впусти!
Слуга юркнул обратно в дверь, и в комнату вступил Махсум. Вид у молодого человека был вызывающе надменный. Рука его лежала на рукоятке сабли, подбородок гордо вздернут, нижняя челюсть выдвинута вперед, а во взгляде читались ярость и негодование. Правое ухо молодого человека вздулось и пылало, а левую сторону лица покрывал фиолетовый синяк.
– Кого вы нам подсунули, уважаемый? – с ходу ринулся в бой Махсум.
Он приблизился к Мансуру на пару шагов и замер, расправив плечи и ожидая ответа на поставленный вопрос.
– То есть… как? – опешил от такого неслыханного нахальства Мансур.
– А вот так! Ваш караван вез опиум! – сверкнул глазами Махсум и прикоснулся левой рукой к синяку, не забыв при этом поморщиться.
– Опиум? – еще больше растерялся сборщик налогов. Он не помнил, вез ли караван опиум или нет. Возможно, и вез – почти каждый караван перевозил его, – но Мансур никак не мог взять в толк, какое это имеет отношение к потерпевшей полное фиаско кампании по захвату каравана. – Возможно, но…
– Никаких «но», любезнейший! – махнул рукой Махсум, словно бросил перчатку в лицо Мансуру.
Тот от неожиданности отступил на шаг, зацепился ногой за разорванную подушку и брякнулся на толстый зад. Махсум грозно навис над ним.
– Я не потерплю подобного обращения с моими людьми! – продолжал он наседать на ошеломленного, сраженного, можно сказать, наповал неожиданным натиском Мансура. – Моим людям нанесены тяжкие увечья. Вот, взгляните на него сами!
Махсум резко выкинул руку в сторону Ахмеда, и тот сделал два шага вперед, демонстрируя «боевые раны» – правую щеку разбойника покрывал огромный красно-фиолетовый синяк, подбитый глаз был красен, словно
