так вышла. Она просто загнанная, усталая и обозлённая.
Степанченко упёрся в капитана вопросительным взглядом, затем безразлично махнул рукой. – Пойду закину в поисковик.
Шаркающего Степанченко едва не сбил Полежаев – взлохмаченный и краснолицый, как индейский вождь.
– Батюшки. Эпидемия пришла. А где белый намордник? – широко улыбнулся Ерохин.
– Не ссы, я уже не заразный. Температуры нет, – прогундосил Юрий, грузно заваливаясь в кресло. На лиловом лбу проступили крупные капли пота.
Он прокашлялся, прикрыв рот ладонью. – Ну как там? Не томите.
Витало ощущение прорыва плотины. Сновали сотрудники. В это утро помешать делу не могло даже непосредственное руководство полковника Можайского, беспрестанно отиравшегося в группе.
Вдруг муравейник замер от крика из коридора. Все знали импульсивность Степанченко, но не да такой же степени.
– Тебе оса в штаны залетела? – спросил Варёный, когда Степанченко дрожащими руками вставлял флэшку в настенный экран. За ним собрался любопытный полукруг, а на экране вспыхнули две фотографии: надменный узколицый субъект с наглым взглядом, и осунувшийся доходяга с черными мешками, напоминавший наркота в ломке, в котором узнавался ночной задержанный.
Степанченко сдвинулся от экрана. Его распирало, но он молча обшаривал глазами напряжённые лица.
Первой громко всхлипнула Мурцева.
Её опередил Ренат, – Это же Климов!
Ерохин застыл с неприлично открытым ртом. Полежаев медленно поднялся, вытянув шею и опираясь о подлокотники, – Ну ни хрена себе!
Затем поднялся и двинул к Ерохину.
– Ты как тогда допёр? Колись. – Он вскинул руки, собираясь обнять, но кашлянул и отстранился, побоявшись заразить, – Ну ты опер. – Полежаев снова плюхнулся в кресло. – Как вычислил? Ерохин, колись. Респект тебе и уважуха.
Сергей не мог вспомнить причины озарения или помутнения, когда ему привиделась связь между этими делами, и когда он был высмеян Полежаевым.
Юрий зашёлся в приступе кашля. Щёки горели, глаза слезились. Поднималась температура, и он был отправлен на служебной машине домой.
Едва за героическим майором закрылась дверь, как Степанченко выложил на стол примятый листок.
– Сидорова ваша, оказалась Овечниковой Ириной Александровной, две тысячи пятого года рождения, уроженка города Сестрорецка, зарегистрирована в Питере по указанному адресу.
Куда был срочно отправлен Козак на служебной машине Ерохина.
Климова оставили на полдня в санчасти из-за гипертонии, а Овечникову привели в камеру для допросов.
Белокурая, с засаленными прямыми волосами, собранными на затылке в конский хвостик. Она не подняла глаз на вошедшего Ерохина и тупо смотрела в центр стола. Бледное изваяние. Лишь редкие подмаргивания набухших век с длинными загнутыми ресницами.
– Здравствуйте, Ирина Александровна.
Ни
