тайно съехались на берегу Ладожского озера, чтоб наперёд уговориться, как им дальше воевать и как друг дружке помощь подавать, если потребуется: на новгородского воеводу князя Голицына, а уже тем паче на царёва тестя, князя и боярина Илью Даниловича Милославского, в подчинении которого находились полки нового строя, надежда была слабая – тем без того на войне было чем озаботиться, а уж пока до царя весть о бедах небольших северных отрядов дойдёт… Так что воеводам оставалось одно: держать связь друг с дружкой и помогать по возможности. К тому же Пушкина назначили и Олонецким воеводой, так что он имел какие-никакие административные возможности. Опытные вояки понимали: главные и лучшие царские силы, понятно, пойдут на Дерпт, Нарву, Ригу. А им же предстояло всячески тревожить шведа, побуждать местных крестьян к исходу на Русь, ну, и не уклоняться от боя, считаясь, однако с тем, что имеют дело с лучшей в мире армией. Оба – не первой молодости, серебро в бородах проблескивает, у обоих макушки поредели – всякого в жизни повидать довелось. А теперь – на тебе: шведа побить велено.
День стоял тёплый. Видимая часть зеркала великого озера блестела в солнечных лучах, делая почти невидимыми у грани горизонта два струга – словно две огромные птицы стерегли покой пирующих с воды. Свежий ветерок отгонял комаров. Не сговариваясь, стольники решили пировать без церемоний, запросто.
Отдав слугам бархатные мурмолки[15], скинув налатники, кирасы, (наручи и бутурлыки пока не носили – чай не в бой идти)[16], прочую одёжу, остались в нательных льняных рубахах. Крикнули слуг – и те споро стянули с их ног яловые сапоги. Приятно защекотал голые ступни мелкий и тёплый прибрежный песок. Воеводы омыли руки в услужливо поднесённых тазиках, вытерли словно по волшебству появившимися домоткаными полотенцами. Перед наскоро сколоченным деревянным столом уже стояли раскладные кресла. Разговор за обедом должен был вестись без лишних ушей.
Слуги быстро устелили столешницу белыми скатёрками, расставили судки – сначала солонку, вслед за ней – перечницу, потом уксусницу, горчичник, хреноватик. Перед пирующими торжественно водрузили большие – серебряные с позолотой – кубки. За неимением места рядом поместили и питейный поставец. Стольники торжественно, словно в царской палате, поднялись. Потёмкин, как хозяин, с чувством прочёл молитву. Окружающие молча внимали и совершали в положенные моменты крёстные знамения.
Выждав по завершении молитвы некоторое время и поклонившись господам, верный потёмкинский Аким махнул рукой – воеводам поднесли на большом подносе и с поклонами показали двух зажаренных лебедей.
– Твой ключник что, решил нам царский пир закатить? – милостиво кивнул в сторону исполненного достоинства от важности момента Акима Пушкин.
– О! Енто ревнитель чести дома своего господина! Таковых уж мало, – серьёзно изрёк Потёмкин и дал знак, что можно уносить и разделывать птиц. – И верный?
– Молочный брат! С полуслова
Разновидность шапки.
Короткий плащ с несшитыми в боках полами и широкими короткими рукавами, имел спереди разрез и застёгивался на пуговицы. Наручи – металлические выгнутые пластины, закрывавшие руку от кисти до локтя. Бутурлыки – сапоги, покрытые металлическими пластинами наподобие чешуи, закрывали ногу всадника от колена до подъёма.
