не хотел признавать, что этот случайный мистер Шлегель вдруг оказался ему ровней. От буквального – оба были шесть футов в высоту, до сакраментального – одинаковая и никому не нужная трудовая квалификация, полученная, правда, в разных заведениях. Альма матер Ивлина научила его разве что чураться хороших авторов за их «неприличную» популярность, но так и не воспитала в нем обожание авторов «порядочных» – неизвестных широкому кругу читателей, доступных только для элиты. А мистер Шлегель в доабсурдные годы, как выяснилось, был очень отзывчив к предложенному на факультете чтиву. Да и само чтиво у Шлегеля было поинтереснее, никто не запихивал ему в голову закорючки проповедей Абрахама Санкта Клары. До цеха Ивлин проработал несколько лет переводчиком с немецкого, не по зову души, но из-за вечной потребности в деньгах. Шлегель же просто посещал класс перевода и потому сохранил симпатию к этому языку. Не отягощенная профессиональными обязательствами, любовь Шлегеля к литературе, в принципе, осталась с юных лет неизменной и полной энтузиазма. У Ивлина же любовь к тексту претерпевала множество изменений, меркла, закалялась, полыхала и вновь гасла, изрешеченная социальными расстрелами: «у нас такое не читают», «такое вообще никто не читает», «да кто сейчас хоть что-то читает?»
Тем временем Шлегель, отхлебнув пива, поинтересовался:
– Ты всегда тут жил? Говорят, здесь неблагоприятная обстановка. Вода, которая течет из крана, до сих подается из отравленных источников… Я вот сам из Грэйтхилла.
Ивлин коротко бросил:
– Я родился в Грэйтоуксвилладж.
– Ого, – присвистнул Шлегель. – Далеко. Там, наверное, красиво?
– Ага… – не слушая его, Ивлин вдруг задумался о чем-то: – Пять букв.
– Где пять букв?
– Пять одинаковых букв в названии мест, откуда мы родом, – затем Ивлин, словно извиняясь, уточнил: – Пять первых букв, я имел в виду.
Шлегель уставился на него своими любопытными ближневосточными глазами:
– А ты, наверное, неплохой редактор?
– Буквы считает корректор, если ты об этом. Но да, наверное, неплохой.
Тогда Шлегель наклонился вниз и принялся копаться в своем портфеле, лежащем под скамейкой. Переворошив содержимое, он выудил наружу толстую тетрадь в синей обложке. Довольно хмыкнув, мужчина кинул тетрадь на стол перед Ивлином и распорядился:
– Значит, тогда ты будешь записывать. МОЛ сподобились выделить нам специальную тетрадку. Говорят, текст будет принят к рассмотрению в рукописном варианте именно в этом блокноте.
– То есть… – Ивлин нахмурился. – Мы не сможем печатать или же работать порознь?
– Боюсь, что нет. Общество считает, это плохо сказывается на дисциплине. Когда каждый считает себя оригинальным…
– Но кто будет что делать? Два человека, одна тетрадь. Бред какой-то!
– Ты же редактор, – предложил
