посреди какой-то улицы и вдруг подумала, что мансарда дома, которую она сейчас разглядывает, очень похожа на мастерскую мужа. В ярко освещенном окне последнего этажа маячила какая-то девица с сигаретой в пальцах, кажется, пьяная, смеялась и переговаривалась с кем-то, кто находился в глубине комнаты. Увидев Ольгу, на мгновение встретившись с ней глазами, девица, позвала кого-то, кто был там – и этот кто-то моментально убрал девицу и зашторил окно.
Ольга пошла прочь, повернула на набережную со сфинксами. Остановившись возле какого-то кафе, спустилась по ступенькам вниз. Выцветший зал со стертыми полами и пластиковыми столами пустовал. Хотя нет, в углу, за дальним столиком, сидел какой-то старик в потертом пиджаке. Вокруг шеи у него был обмотан широкий красный шарф. Старик воззрился на Ольгу:
– Наяда! – Он приподнялся со своего места и слегка поклонился. – А я ведь вас знаю! – И он сделал приглашающий жест рукой.
И Ольга послушалась. Подошла к столику, села напротив старика.
– Тут чай есть? – спросила она и не узнала своего голоса.
Старик подмигнул ей и достал из внутреннего кармана пальто бутылку.
– А разве можно? – спросила Ольга, равнодушно, словно со стороны наблюдая за происходящим – незнакомец, отвешивающий ей поклон, стакан мутного стекла, липкая бутылка в отечной руке.
– Нам – можно, – улыбнулся старик.
И Ольга придвинула к себе стакан с портвейном. Пригубила, и слезы выступили у нее на глазах; липкое тяжелое тепло разлилось внутри нее и сладко отдалось в мозгу, отодвинув на второй план действительность.
Старик оказался художником, когда-то даже преподававшим в Репинском институте рисунок.
– Хорошо, что вы существуете, – услышала она, а он, встретив ее непонимающий взгляд, продолжил: – Натурщицы так не глядят. Вы ведь жена одного из наших выпускников, верно? – И он долил Ольге в стакан вина.
– А он, пожалуй, гений. Гений, – тут старик усмехнулся, – у которого рука не дрогнет укокошить какого-нибудь простеца, когда он задумает «Снятие с Креста». Мы вот привыкли, что гений и злодейство вещи несовместные. Но не верьте тому, кто будет утверждать это, – он или плут, или дурак. Конечно же, гений злодей, и не дай Бог никому оказаться рядом с ним, потому что гений не будет гореть в одиночку… Но не беспокойтесь: когда схлынет эпоха, от художника не останется ничего, кроме его творений. А это значит, что вы останетесь. Навечно.
Потом он замолчал и долго рассматривал ее, подперев щеку ладонью.
– Никуда он от вас не уйдет… В вас есть то, что невозможно выразить, то, чем как раз и занимается искусство – и занималось во все века. Но это под силу разве что великим вроде Веласкеса, Рембрандта… Не знаю, как это вашему удалось.
Ольге вдруг все стало неинтересным и неважным.
– И не пытайтесь его переделывать, – крикнул он ей вслед, когда она уже была у выхода, – ведь только такой он и настоящий! Жаль, правда, быстро сгорит.
Она перешла проезжую часть и облокотилась
