сможет любой мало-мальски подкованный юрист. Санек хоть и относился стопроцентно к тем немудреным индивидам, в чьем речевом потоке искушенное ухо упрямо слышит звуки «ы» и «у» , даже там где их совсем нет, а потому по прошествии двадцати-тридцати секунд общения с кем-либо не из себе подобных на автомате попадал в категорию «быдло» или «колхозник», на самом деле не страдал от совсем уж низкого качества серого вещества. Он на тоненького, но поступил на платное отделение юридического института, правда, не смог там задержаться – городские соблазны манили, и то время пока его знания топтались на старте, деньги, заботливо высылаемые отцом на карточку, пришли к финишу, впрочем, как и время для подготовки к зимней сессии, где Санька ждал полный провал – вопреки живучим мемам о том, как студенты сдают экзамены на пьяную голову и без подготовки. Надо отдать ему должное – в нужный момент он снова приналег на весла и круто повернул лодку своей судьбы, избежав падения в печальный андерграунд, на уровень маргиналов и неудачников, которых даже в утренний час пик можно встретить сидящими на ступеньках возле магазина, блуждающими без дела в людных местах, в автобусе с бутылкой пива, в общем, где угодно, только не занятых делом. Он не стал дожидаться, пока придут выселять из общежития, и устроился сначала раздавать листовки, потом курьером, затем пришел на стройплощадку по объявлению, да так и остался кочевать от стройки до стройки. Безрыбье сменилось деньгами, которыми грезят и курьеры, и промоутеры, и младшие, средние, старшие и прочие менеджеры смены в бесчисленных макбургерах и бургермаках. Впрочем, средства у Санька рассасывались быстрее, чем комариные укусы, уступая место либо выпивке, либо следующим за ней проституткам всех мастей, которых, он, доходя до нужной кондиции, вызывал на свою съемную квартирку, повторяя в телефон слегка спотыкающимся языком – «чтоб сиськи побольше были».
С Родионом его связывали не то чтобы дружеские, скорее приятельские отношения – и тот, и другой, по сути не завели в новом месте пребывания никаких знакомств, и потребность в общении часто сводила их вместе, несмотря на разные интеллектуальные касты.
– Ахах, здорова, бандюга! – в дверях стоял кособокий паренек со светлыми волосами, отливавшими ржавчиной, в новенькой олимпийке, надетой прямо на голый торс и сильно стоптанных сланцах поверх черных носков, слегка побуревших от неприлично долгой близости с ногами владельца. Но бросался в глаза, принимая огонь внимания на себя, совсем не «модный look», и даже не цвет волос, а огромный рот, застывший в постоянной то ли саркастической, то ли искренней, от души, улыбке. Но Родион знал, что Санек носит эту улыбку, не снимая, из-за детской операции на «заячьей губе», и не снять ему ее теперь никогда. Санек держал в каждой руке по переполненному черному пакету, и долго не раздумывая, швырнул их один за другим мимо Родиона, в прихожую, – в одном из пакетов что-то глухо звякнуло. Перехватив его тревожный взгляд, гость махнул в сторону пакетов рукой, захлопнул дверь,
