что-нибудь. Хотя бы маленькое землетрясение, которое убьёт только меня. Или Алексей явится сюда и будет смотреть, как я отвратительно играю на скрипке.
– Кира, сосредоточься! Снова в облаках витаешь? Соберись! У нас выступление через неделю, – прокомандовал дирижер мне.
Что? Я опять задумалась? Даже во время такого занятия, где нужна полная сосредоточенность, я умудряюсь задумываться.
Я расправила плечи, встряхнула голову, чтобы вытряхнуть все мысли, и невзначай мельком взглянула на выход. И увидела его. Он стоял, словно призрак моего воображения, опёршись об косяк, и меланхолично улыбался мне. Что? Мне уже мерещиться всё начало в полумраке? Его тут нет! Нет же? Если подумать логически, то Алексей не знает, где находится этот кружок. Да и если бы он хотел найти меня, то подождал бы у вдоха в институт.
Так что, Кира, успокойся, тебе всего лишь мерещится. Та же история, что и с пауками, которые мерещатся везде, где только можно.
Но сердце всё равно не слушалось и билось в бешеном ритме. Алексей казался невероятно реальным. Он будто был настоящим и смотрел на меня своими лучезарными голубыми глазами. Я тяжело дышала. Я почти задыхалась, и руки, не повинуясь, играли в сумасшедшем темпе какую-то незнакомую мелодию.
– Кира, ты спешишь. Смотри на меня, – командовал дирижёр, усердно управляя оркестром.
Если он лишь плод моего воображения, то если я представлю, что перерезаю ему горло, то у него потечёт кровь, и он исчезнет. Он обязательно исчезнет и перестанет меня мучить.
– Кира, остановись, чёрт тебя дери! Что с тобой сегодня?! – кричал мой руководитель, но к чёрту его.
Я представила, как перерезаю товарищу следователю горло, и сильнее надавила на струны. Впрочем, руки я перестала чувствовать давно. Алексей скорчился от боли и схватился за живот, также потирая шею. Вот-вот исчезнет, думала я. Но он выпрямился и как-то страдальчески уставился на меня. И я ощутила какие-то резкие, словно вспышки, боли в животе. Это были будто фантомные боли, которых на самом деле не существовало. Я чувствовала боль Алексея. Я чувствовала его, будто себя. В эту секунду между нами установилась какая-то невидимая, неосязаемая связь, словно мы были на только нам известной радиоволне. И тогда я поняла, что он реален.
– Кира, стоп! Пошла прочь со сцены! Вернёшься, когда спустишься на землю!
Господи, он настоящий!
…
– Я не договорил, – Алексей грубо перехватил меня за запястье, когда я собиралась уходить, – Ты мне нравишься, Кира, поэтому я хочу помочь тебе. Скажи, куда ты дела Волынского?
Его взгляд был таким же суровым, как и у его отца. У него были отцовские глаза. Хватка тоже была его. Алексей имел удивительную способность переменяться. Я заметила её ещё при первой нашей встрече. Он не особо пытался её скрыть или я была слишком проницательной. Он словно одевал маски при разговоре и примерял, какая тебе больше будет по душе. Поэтому я не знала, где заканчивается маска, и начинается настоящий он. В этот момент он мне казался хамелеоном.
