голые стены. Фактически разрушили ещё одно историческое здание. В том городе вообще почти ничего примечательного не осталось. И это происходит при полном молчании людей. Находилась бы я там – такую бы шумиху подняла.
Ей ответил Павел:
– Варвары, не имеющие совершенно никакого понятия о красоте и изяществе, уничтожают старую русскую архитектуру, которая отлична от чего бы то ни было в этом мире. Но, по-видимому, она не столь велика, раз не пленит этих дикарей своей красотой, чтобы они встали перед ней, разинув рты и боясь притронуться.
– Ты же понимаешь, всё дело в том, что она просто не ухожена. Долгое время на неё было всем плевать. Но даже те времена она пережила.
– Была бы у меня возможность – я бы её просто скупал и собственноручно приводил в порядок. Только для этого необходимо стать миллиардером.
Он усмехнулся.
– Но я им никогда не стану.
– В такие моменты чувствуешь своё бессилие. И от этого так плохо становится. Как будто, каждый раз разрушая ещё одно уникальное историческое здание, разрушают и частичку меня, разрывают очередную ниточку, которая держала меня за нашу страну. Ниточек пока достаточно, но если учитывать с какой скоростью их обрезают, с какой скоростью уничтожают всё, абсолютно всё: нашу историю, нашу природу, нашу культуру – то в скором времени мы предстанем перед ничем, не будет нашей России.
– Я особо не убиваюсь по этому поводу и тебе советую. Иначе вгонишь себя в депрессию. Ну не доглядели мы, ну отвлеклись на мгновение от защиты нашего наследия, ну снесли его эти черти, ну поставили на его месте какое-то громадное нечто. Это убожество, за неимением ничего достойного именуемое современной российской архитектурой, мы когда-нибудь разрушим и построим новую Россию, которая будет такой же уникальной, как и старая. Изобретём новый, ни с чем не сравнимый стиль, который завоюет мир и будет ассоциироваться только с Россией. Можно сказать, Россия завоюет мир.
Он обратился к Максиму, высказывая ему, судя по всему, уже известную всем остальным мысль:
– Знаешь, за что я люблю архитектуру? Она нравится мне своей тотальностью, тоталитарностью. Тотальным и беспрепятственным преобразованием природного и культурного пространства вокруг себя. Я думаю, такое не под силу другим видам искусства, может только кроме музыки. Поставил, например, в пустыне здание, в которое вложил все свои любовь и старание, которое продумал вплоть до мельчайшего бугорка на стене, вплоть до каждого камешка, разбросанного вокруг – и она, эта пустыня, сразу преобразится, станет настоящим прекрасным оазисом. Архитектура – это не кровавая диктатура, не диктатура насилия, а диктатура прекрасного.
Алина усмехнулась и обратилась к Максиму:
– Павел вместе со мной учится на архитектора.
Павел же продолжил:
– И даже плохую архитектуру можно преобразить, сделать хорошей. Достаточно лишь иметь искренний интерес, желание.
– Так может и современные постройки
