пришлось грохочущими гаммами, скучнейшими этюдами и прочими мучительными и абсолютно не музыкальными упражнениями.
Молодой наставник Юджина, бородатый пианист-аспирант Миша (надежды на то, что учить его будет “сам” профессор Зигнер к величайшему сожалению не состоялись), объяснил студенту, что бойкая техника манипулирования клавишами, которую тот продемонстрировал на прослушиваниях, никакого реального применения иметь не может, пока не будет опираться на прочный фундамент звукоизвлечения, ergo гаммы, этюды и упражнения. Все это было правильно, понятно и… . ужасно скучно. К Шуману и Рахманинову вела тернистая дорога “тренировок” длиной приблизительно в два – три года, так считал учитель Миша. Пройти эту дорогу до конца расстроенный Юджин не видел ни малейшей возможности. В довершение Миша сообщил огорченному студенту, что у любого музыканта, включая признанных и знаменитых, тренировки на каком-то уровне продолжаются всю их артистическую жизнь.
Стараясь быть честным с самим собой, Юджин понимал, что дело было не только в гаммах: разноречивые сомнения терзали его ужасно. Бывшие соученики, не считая Димки, растворившегося в провинции, успешно занимались физикой, публиковали статьи в академических журналах и продвигались к ученым степеням и авторитету в ученом мире. К тому же Ричард с Люсей получили квартиру в аспирантском фонде. О Саймоне известно было меньше, но как-то раз Юджину пришлось гулять и таперствовать (теперь ему как студенту консерватории за это платили) на свадьбе одного из бывших приятелей; там он случайно подслушал разговор двух подвыпивших физиков, в котором фигурировал некий гений – изобретатель Белкин, будто бы придумавший совершенно фантастический прибор для управления оптической информацией, тем самым колоссально укрепивший статус до этого неприметной лаборатории. Переварив прослушанную, толком не проверенную информацию, Юджин хотел было порадоваться за приятеля, но почему-то не смог. Вместо этого, неожиданно ожила и заныла “царапина”, оставленная подлой рыжей Светкой.
Мрачное облако возможной и, возможно, непоправимой ошибки парило над черным, украшенным гордой эмблемой Steinway полированным инструментом, страдающим от использования его невероятных возможностей для воспроизведения бессмысленных гамм и этюдов. Бетховен и Шуберт оставались далекими, едва различимыми в тумане будущего силуэтами. Он почти прекратил слушать их удивительные сочинения. Беспорядочно спутавшиеся фрагменты любимой музыки носились в коридорах консерватории, создавая трескучий раздражающий шум. Юджина теперь тошнило от этой диссонансной вакханалии; он даже скучал по тихим универским аудиториям, где, глядя на строчки элегантных дифференциальных уравнений, можно было слушать беззвучную, играющую внутри совершенную музыку. К счастью за закрытыми дверями классов для занятий треск затихал.
Была и другая удручающая проблема – Ася. Эта с виду тихая и непритязательная
