Генри не мог заставить себя попробовать. На поверхности мисо ему мерещилось шевеление. Капли жира казались живыми, как будто в супе плавали лягушачьи глаза. Генри отщипнул палочками пластилиновый комок васаби и положил в рот. Затылок защипало сотней иголок, как если бы он выпил газировки или нырнул под воду, и на миг ему удалось отвлечься.
Рядом с ним Марк перемешал и зачерпнул супа из своей пиалы. В ложке плавали поднятые со дна крупицы риса. «Так должно выглядеть лягушачье дерьмо» думал Генри. «Дерьмо мертвой лягушки. Белое как призрак». Рот переполнился слюной. Цвета ослепляли. Голоса за столом неистово орали ему в самые уши.
Внезапно калейдоскоп пережитых впечатлений сложился в единый кошмарный узор. Цветы персика сорвались со скатерти и полетели на него. Лампы-фонарики полыхнули, как будто он перенесся во времена газового освещения. Дух соевого соуса и рыбы напомнили запахи в стоматологическом кабинете – лидокаиновую заморозку, кислый вкус укола и вместе с тем вонь испорченной зелени. Колыхающиеся водоросли в аквариуме стали похожи на гнилой укроп. Хотя Генри понимал, что не может чувствовать запах через аквариум, ему казалось, что он слышит, как они пахнут. Глаза заболели, будто кто-то нажал на веки. Живот сдавило, как будто его пережало защитным барьером на аттракционе. Все объекты приобрели еле заметное свечение прозрачных аур.
17.
Всем налили водки, Генри тоже. Лучше всего было бы выпить и уже потом незаметно отлучиться. Но если он сделает хоть глоток, его вывернет прямо здесь.
Какое-то время Генри прокручивал в голове порядок действий – встать, развернуться и пойти в уборную. В видение вклинивался один и тот же образ – вот он отодвигается на стуле и прежде чем подняться втыкает в рисовый холмик палочки. «Это ассоциируется у них со смертью» – мамин голос в памяти звучал подбадривающе – как будто подговаривал его сделать это.
Секунду назад мама смотрела на переводчика, но под взглядом сына сразу обернулась. Она хмурилась, как бы спрашивая, что с ним. Он не хотел огорчать ее и изобразил безмятежность. Чтобы не расстраивать маму, притвориться было легче. Наконец Генри почувствовал в себе силы подняться. Придерживая спинку соседнего стула, он резко выпрямился и, кивнув маме и Марку, быстрыми шагами покинул зал.
В уборной было чисто, как в операционной. Он рухнул бы перед толчком на колени, даже если бы было грязно. Опустившись на холодный кафель, Генри погрузился в состояние дурноты. Когда его вырвало первый раз, показалось, что сейчас наступит облегчение. Он посмотрел в керамический унитаз, испытывая безотчетную потребность проверить содержимое своего желудка. Непереваренный рис с соей и еще непонятно чем снова напомнили ему лягушачьи и рыбьи глаза. Дальше рвота была неукротимой, до головокружения и боли в мышцах. Когда приступ закончился, Генри потряхивало. Генри закрыл крышку унитаза, сел на нее и какое-то время сидел так, сцепив
